Михаил Ахманов - Кононов Варвар

– Это как сказать, – ответил Кононов, стремительно приподнялся и метнул два диска.

За ящиками заорали, раздался стук упавшего оружия, грохот рухнувших стеллажей и звон стекла. Мурад, валявшийся под топчаном, простонал:

– Вай, перэбьют все… Что хазяину скажу?.. И что хазяин скажет?..

Не обращая на него внимания, Ким огляделся и довольно хмыкнул. Двое врагов ворочались в груде разбитых бутылок и переломанных досок – один зажимал рану на темени, другой пытался выдернуть диск из предплечья. Остальные попрятались кто куда, только торчали над коробками вороненые стволы да виднелась светлая шевелюра Зайцева. Кононов бросил диск, и голова сероглазика исчезла.

“Убьешь их?” – печально спросил Трикси.

“Убью! – ответил кто-то, то ли Ким, то ли Конан. – Убью и на ремни порежу, клянусь утробой Крома!”

“Убьешь и ничего не узнаешь. Ты ведь не убивать пришел, а выяснить, где твоя женщина”, – напомнил дух.

“Выясню. У Мурада. Уши оторву, пальцы сломаю, Нергалья кровь! Все скажет!”

“Не скажет. Я проверил его память и выяснил, что он не лжет. Зондаж, конечно, неглубокий, но страх обостряет чувства и мысли. Он в полном неведении и очень боится”.

Ким нахмурился. Вот непруха! Был бы на складе этот Толян или другой из хозяйских “шестерок”… А можно ли до них добраться? Ну, разумеется! Тряхнуть Мурада и узнать, куда везут коньяк да пиво, пройтись по этим кабакам… В каждом директор сидит из ближних холуев Пал Палыча… Глотку коленом придавить, расскажет!

“Реальное дело, но долгое, – решил Кононов. – Вот если бы…”

Снова увидев макушку Зайцева, он размахнулся и бросил диск – так, попугать. Стальные зубья с силой врезались в ящик, диск задрожал, загудел. “Куда кидаешь? – разворчался киммериец. – Не в деревяшку надо, а по черепу!”

Сероглазый, прячась за коробками, помахал рукой с белым платочком.

– Эй, фокусник! Перемирие!

– Что предлагаешь? – отозвался Ким.

– Садись в машину, поедем к Икрамову. Мочить тебя не велено.

“Мочить! Я сам вас замочу! В крови искупаю!” – рыкнул Конан, но тут же Ким услышал Дашин голос: “Бывал он у Павла… нечасто, раз в три-четыре месяца…” Бывал! Надо думать, не забыл дорогу!

На всякий случай вытащив диск, Кононов поднялся.

– К Икрамову, говоришь? Ну, поедем, только на моих условиях: ты и водитель впереди, я сзади. Один.

– Шутить изволишь?

– Нет. Иначе…

– Что иначе? – спросил сероглазик после недолгой паузы.

– В ящик сыграете. Ящиков тут много, и кандидаты на отгрузку уже есть.

Прищурившись, Зайцев поглядел на Кима, на зубастую звезду в его ладони и на своих бойцов – тех, что прятались за стеллажами, и тех двоих, что оставались на виду. Раненый в голову был без чувств, его компаньон стонал и ругался, ворочаясь в кровавой луже. Выдернуть диск ему не удалось – видно, засел в кости.

– Открыть дверь и вынести раненых, – велел сероглазый. – Все по машинам, и убирайтесь! Конец операции. – Он повернулся к Киму. – Ты поедешь со мной. Один, на заднем сиденье. Доволен?

– Просто счастлив, – сказал Кононов.

– Зря ты это затеяла, Дашенька, зря, рыбка моя золотая. Ты как грозилась? Или по-твоему, или по-плохому? Хе-хе… Ну, а вышло не так и не этак… по-моему вышло, красавица моя! И теперь…

– Не подходи!

– Ладно, ладно… Ты глазками-то не сверкай и не маши кулачком! Я ведь тебя не неволю… Я что тебе сказал? Сказал, своим не делюсь, не отдаю и не дарю – что мое, то мое. Еще сказал, приезжай, поговорим, выясним, чего тебе не хватает, посмотрим друг на друга… По-всякому ведь можно посмотреть, и с лаской, и с угрозой. Ты вот как на меня смотришь? Словно на гнилой банан в мусорном бачке… А я? Я как смотрю? Я смотрю с любовью, даже с обожанием! Как голубь на голубку, как петушок на курочку! Как муж на свою законную супругу, которую он сейчас обнимет, приласкает и…

– Руки! Руки прочь!

– Да что с тобой, золотце! Ну-ка, еще раз на меня взгляни, не отворачивай личико… вот так, вот так… обнять меня не хочешь, нет? Хмм, странно… А я думаю, хочешь! Иди сюда! Ко мне! Ближе, ближе… еще ближе… Губки у тебя такие нежные, такие сла…

Звук пощечины, удивленный возглас. Резко хлопает дверь, щелкают замки. Потом:

– Ничего, моя красавица, ничего… Посиди пока что в пентхаусе, а мы еще поиграем в гляделки!

По Ленинскому проспекту, затем по Московскому до Сенной, по Гороховой улице к Дворцовому мосту, через мост на Стрелку Васильевского острова, по набережной к другому мосту, Тучкову, затем по узким улочкам и переулкам Петроградской стороны и снова через мост… “На Каменный остров везут”, – понял Ким-. Каменный остров в Питере – место таинственное, загадочное; не улицы тут, а аллеи, зелени много, домов мало, и огорожены они высокими длинными заборами. В былые времена стояли тут летние дворцы и резиденции, и кое-что сохранилось, подобно обелискам на заброшенном кладбище: дача принца Ольденбургского, особняк Бельзена, дом Мертенса, дом Фаллейвейдера, Голубая дача, дача Половцева. В минувшую советскую эпоху здесь был обкомовский заповедник: что-то из старого подновили, что-то построили заново и обнесли стенами, чтоб рядовой гражданин не подглядывал, как отдыхают и пируют избранники народа. В эру демократии и гласности судьба строений, как старых, так и новых, а также садов и огороженных участков была покрыта мраком; ходили слухи, что одни из них используются городским правительством, другие тихо догнивают, а третьи проданы, и в них теперь обосновались олигархи. “Места и в самом деле для олигархов подходящие, – думал Ким, посматривая в окно, – свежий воздух, тишина, приятные пейзажи. Как раз такие, чтобы расслабиться после трудов по возведению пирамид”.

Машина свернула с Березовой аллеи на Кленовую, и Зайцев хмуро пробурчал:

– Подъезжаем. Смотри, фокусник, любуйся. Может, больше ничего и не увидишь.

Ким не ответил, но молчаливо согласился, что полюбоваться стоит. Они приближались к зданию в древнеегипетском стиле: квадрат с башнями-пилонами по четырем углам, с пятой башней посередине, с узкими бойницами-окошками и плоской кровлей. Стены из серого камня, гладкий, без украшений фасад, ворота, высота которых казалась вдвое больше ширины… К ним тянулся мощеный пандус, а по его сторонам лежали на каменных цоколях львы, похожие на сфинксов, символ величия и власти фараона. Конечно, Анас Икрамович Икрамов был не единственным владыкой в этой части света; были тут другие фараоны и цари, номархи и князья, но территории и прибыльных занятий всем хватало – Россия, как-никак, побольше Древнего Египта.