Мэтью Стовер - Герои умирают

Более того, Коллберг всю ночь кипел от ярости после звонка адвоката Семьи Дойл – вы только представьте, профессионалу позволили, даже приказали побеспокоить администратора у него дома! Адвокат говорил так нагло, что Коллберг немедленно пожаловался на него в Социальную полицию, однако это мало успокоило его.

Из-за всех этих треволнений, тяжелой подготовки к кульминационной части Приключения и бесконечных таблеток амфетамина, которые призваны были подбодрить администратора Коллберг совсем не успел поспать.

Он не мог допустить, чтобы инцидент прошел безнаказанно. Какой бы звездой ни был Кейн, Майклсон оставался всего лишь профессионалом и не мог, не имел права действовать через голову своих хозяев. Честно говоря, этот факт беспокоил администратора гораздо сильнее попытки Майклсона напасть на него; насилие было лишь следствием всевозрастающей необузданности Майклсона, в то время как его юридические махинации явно были хорошо продуманным оскорблением.

Когда Коллберг в сопровождении работяг вошел в гримерную, Майклсон, почти обнаженный, стоял у зеркала. Костюм Кейна свисал с крючка в стене, а бинты, стягивавшие его раны, были разрезаны на части и разбросаны по полу. На актере был только суспензорий. Глядя в зеркало, Майклсон проделывал серию сложных упражнений, хмурясь и морщась от боли.

Он выглядел еще хуже, чем опасался Коллберг. Несмотря на антибиотики, грубо зашитая рана на плече ярко полыхала, а спина была испещрена черными пятнами от ударов гелиевых пуль. В центре спины выделялась красная отметина от дубинки стражника Донжона. Еще одно красно-синее пятно вспухло сбоку, на правом колене, и даже нетренированный взгляд Коллберга мог заметить, что это крайне стесняет движения. Судя по запавшим щекам и темным кругам под глазами, актер тоже не спал всю предыдущую ночь.

Отражение Майклсона встретилось взглядом с глазами администратора, не обратив ни малейшего внимания на охранников.

– Коллберг, – невозмутимо произнес он, – тебе здесь быть незачем.

– Администратор Коллберг, Майклсон, – поправил тот с усмешкой.

Ни один мускул не дрогнул на безмятежном лице Майклсона.

– Хрен тебе.

Холодный пот прошиб Коллберга – администратору показалось, будто он дотронулся до плохо заземленного пульта.

Он поморгал раз, другой, потом глубоко вдохнул и, стараясь держать себя в руках, ответил:

– Я настаиваю на уважительном обращении со мной, иначе я подам жалобу на нарушение правил межкастового общения.

– Обойдешься без уважения, кусок дерьма! Делай что хочешь.

Коллберг посмотрел на стоявших между ними киборгов.

– Я могу приказать им стрелять. Майклсон пожал плечами.

– И что ты скажешь праздножителям – кстати, сколько их там, миллион? – которые уже заплатили за зрелище? Тебе никогда не приходило в голову, что, став звездой, я смогу воткнуть тебе булавку в задницу?

Коллберг кивнул про себя; он должен был предвидеть нечто подобное.

– Сегодня я пришел, чтобы… э-э… проинструктировать вас относительно правил Приключения. Я уже говорил по этому поводу с Советом попечителей и получил их согласие. Выключатель аварийного переноса будет активирован. При первом же намеке на недозволенные комментарии вы будете отозваны, а Приключение закончится.

Майклсон не ответил. Он сосредоточенно смотрел в зеркало, внимательно рассматривая свои руки и пальцы, а потом начал растирать бесчисленные шрамы, испещрявшие тело.

– Недозволенные комментарии включают в себя любое упоминание контракта на убийство Ма'элКота. Когда вы встретитесь с ним, это должно выглядеть как личная месть, ясно? Любой намек на то, что это делается по указанию Студии, повлечет за собой немедленное прекращение Приключения.

Вместо ответа Майклсон похлопал по ромбовидным шрамам на спине и животе – от давнего удара мечом.

– Если вы посмеете заявить, что Ламорак предал Пэллес Рил – не важно, скажете ли вы, что он сделал это по указке Студии, или нет, – вы будете немедленно отозваны.

Пальцы Майклсона пробежали по зазубренному шраму, пересекавшему ключицы.

– Если вы хотя бы намекнете на ваши беспочвенные подозрения относительно того, что трудности Пэллес Рил как-либо связаны с политикой Студии, вы будете немедленно отозваны.

Руки Майклсона дотронулись до шрама от ожога на правом бедре.

– Если вы будете отозваны по одной из этих причин, вы не вернетесь в Анхану. Ваша жена останется там одна. Прессе сообщат, что нарушение работы механизма переноса каким-то образом связано с особенностями мира Анханы, а потому вам небезопасно возвращаться туда. Любое публичное опровержение с вашей стороны повлечет ваше понижение до рабочего и возвращение в трущобы, откуда вы и явились.

Майклсон медленно натянул кожаные брюки, потом надел пропитанную кровью куртку без рукавов и зашнуровал ее на груди, дотронувшись при этом до каждого ножа.

– Схватка с Ма'элКотом должна произойти вне дворца Колхари. Студия слишком много вложила в это Приключение и не может допустить, чтобы его апогей остался невидимым для зрителей. Вы обязаны либо свергнуть Ма'элКота, либо умереть. Если любое из этих условий будет нарушено, по возвращении вас понизят в касте за клевету и шпионаж.

Коллберг широко улыбнулся, ощерив зубы.

– Ваш глупенький приказ о запрете продолжения противоправного действия означает, что вы связались с Семьей Доил. Это будет главным доказательством при обвинении в шпионаже, Вы в моих руках, ясно? Что захочу, то и сделаю.

По-прежнему не отвечая, Майклсон натянул короткие сапоги из черной кожи.

– Ясно вам?

– Ясно.

Голос актера, низкий и ровный, больше походил на рычание; вряд ли это был тон покорности, на которую надеялся Коллберг.

– Не думайте, что Шермайя Дойл сможет защитить вас от Студии. Здесь она бессильна, – заметил администратор. – Не ждите, что она хотя бы попытается.

– Я и не жду.

Впервые за время разговора Майклсон отвернулся от зеркала и глянул в глаза Коллбергу. В животе у администратора похолодело.

– А кто защитит тебя? – спросил актер. Коллберг выпучил глаза.

– Вы слышали хоть слово из того, что я сказал? – захлебнулся он.

– Слышал. А теперь ты послушай: тебе не жить.

– Что?!

Это было невероятно, непереносимо! Он что, забыл, с кем имеет дело?

Но, посмотрев в равнодушные черные глаза, Коллберг понял – он говорит не с Хэри Майклсоном.

Перед ним был Кейн.

– Ты перешел черту, – изрек Кейн. – Ты перешел установленную мною черту и потому умрешь. Никто и никогда не будет жить после того, что сделал с Шенной.

Даже если я выиграю, выживу, верну домой Шенну, убью Берна с Ма'элКотом и бог знает кого еще, вернусь на Землю, чтобы жить долго и счастливо, – даже тогда тебе придется плохо. Радуйся последним дням своей жизни, Коллберг. Тебе осталось не так много.