Дэвид Геммел - Кровь-камень

К тому времени, когда Шэнноу вернулся, Клару и ее дочку уже похоронили. Иеремия лежал в постели у себя в фургоне. Грудь у него была перебинтована, лицо посерело от скорби и боли. Шэнноу забрался внутрь и сел рядом со стариком.

– Ты его убил? – спросил Иеремия.

– Да. Я предпочел бы другое, но он выстрелил в меня.

– Этим не кончится, мистер Шэнноу, хотя я вас не виню. Не вы навлекли на нас зло, но вы должны уехать.

– Они снова явятся, и я вам понадоблюсь.

– Нет. Я поговорил с вашими пленниками, прежде чем отпустил их. Всему виной Крейн. – Иеремия вздохнул. – Люди, подобные Крейну, были и будут всегда. К счастью, всегда будут люди вроде Мередита и люди вроде вас. Это равновесие, мистер Шэнноу. Божье равновесие, если хотите.

Шэнноу кивнул.

– Зло будет всегда процветать, если люди ему не воспротивятся.

– Зло процветает так или иначе. Алчность, желание, зависть. Мы все прячем в себе семена зла. У некоторых есть сила подавлять их, но такие, как Крейн, лелеют и взращивают их. – Иеремия откинулся на подушку, устремив взгляд на худое лицо Шэнноу. – В тебе нет зла, мальчик мой. Уезжай с Богом.

– Я сожалею, старик, – сказал Шэнноу, вставая. Он выбрался наружу и увидел, что к нему идет Исида с узелком в руках.

– Я собрала патроны с убитых, и тут есть какая-то еда, – сказала она. Он поблагодарил ее и хотел пойти дальше. – Подожди! – Она протянула ему небольшой кисет. – Тут двенадцать обменных монет. Тебе понадобятся деньги.

Иеремия услышал, как скрипнуло седло под Шэнноу, а затем перестук копыт, удаляющийся от фургонов. Боль от ран была очень сильной, и старик словно уплыл с ней. Он чувствовал себя очень скверно. Его одолевала слабость.

Исида напоила его травяным настоем, и ему немного полегчало.

– Мне спокойнее, что он уехал, – сказала она. – Хотя он мне понравился.

Некоторое время они сидели в дружеском молчании, а потом в фургон залез Мередит.

– Подъезжают всадники, – сказал он. – Похожи на Крестоносцев.

– Приветствуйте их, а начальника приведите сюда, – распорядился Иеремия, и несколько минут спустя в фургон забрался высокий сутулый человек с кислым лицом.

– Добро пожаловать в мой дом, – сказал Иеремия. Тот кивнул, снял широкополую шляпу и сел у кровати.

– Я капитан Сиф Уилер. Насколько мне известно, у вас тут есть человек, который назвался Йоном Шэнноу.

– А вы не спросите, сэр, почему тут совсем рядом свежие могилы и почему я лежу с пулей в груди?

– Я знаю почему, – буркнул Уилер, отводя глаза. – Только я тут ни при чем, менхир, и я не одобряю содеянного. Но убитые есть и с той, и с другой стороны, а тот, кто тому причиной, тоже мертв.

– Тогда зачем преследовать Шэнноу?

– Он богохульник и еретик. Взыскующий Иерусалима – блаженной памяти – покинул землю сию двадцать лет назад, вознесенный Богом, как некогда Илия в огненной колеснице, на Небеса.

– Если Бог мог вознести его, как он, разумеется, мог, – сказал Иеремия, тщательно выбирая слова, – то он может и вернуть его на землю.

– Я не оспариваю этого, менхир. А скажу вот что: если бы благой Господь и правда соизволил вернуть нам Взыскующего Иерусалима, не думаю, что он явился бы с опаленными волосами и в заплатанной одежде. Но довольно об этом. В каком направлении он уехал?

– Тут я не могу помочь вам, сэр. Я лежал у себя в фургоне, когда он уехал. Вам придется спросить моих людей.

Уилер встал, направился к двери, потом обернулся.

– Я уже сказал, что не одобряю содеянного здесь, – сказал он негромко. – Но заруби себе на носу, фургонщик, я разделяю мнение Крейна о таких, как вы. Вы – пятно на Господней земле. Как говорил Диакон, «среди нас нет места падальщику. Мы приветствуем только тех, кто строит города Господни». Завтра к вечеру чтобы духа вашего не было на землях Чистоты.

Шэнноу ехал на север в сторону плато. Под ним был гнедой мерин, молодой и сильный, но он устал за ночь и дышал тяжело. Шэнноу спешился и повел коня в деревья в поисках пещеры или хотя бы поляны, укрытой от ветра. Он замерз, и им овладело уныние.

Потеря памяти тяготила его, но он мог ее терпеть. Однако что-то другое грызло его в замкнутых глубинах его сознания. Этой ночью он убил многих, но для Иерусалимца в этом не было ничего нового. «Я не искал боя, – сказал он себе. – Они рыскали в поисках крови и нашли ее. Свою собственную кровь. Такова цена насилия». И все-таки мысль об убитых им его тяготила. Шэнноу споткнулся, силы оставляли его. Он понимал, что его раны еще слишком свежи для таких блужданий, но заставил себя идти дальше. Деревья стали гуще, и в обрыве слева он увидел расселину. «Сойдет», – подумал он. Но, приблизившись, он заметил на обрыве отблески костра, горящего в расселине.

– Э-эй! – окликнул он. Подходить незваным к костру в такой глуши было бы неразумно. Страх перед разбойниками царил повсюду, и внезапное появление незнакомца могло сделать его мишенью перепуганных путников.

– Входи! – донесся голос, отдавшийся в расселине пугающим эхо. Шэнноу накинул полу плаща на рукоятку правого пистолета и, ведя мерина левой рукой, приблизился к расселине. Узкой она была только у входа, а дальше расширялась в грушевидный грот. У костра, над которым на вертеле жарился кусок мяса, сидел старик с седой бородой по пояс. В глубине грота стоял стреноженный мул. Шэнноу отвел туда мерина и забросил поводья ему на шею. Затем подошел к седобородому.

– Добро пожаловать к моему огню, – сказал старик глубоким басом и протянул руку. – Можете называть меня Джейком.

– Йон Шэнноу.

– Добро пожаловать, мистер Шэнноу. Я все смотрел на это мясо и думал: многовато для тебя, Джейк. А теперь Господь послал мне сотрапезника. Издалека путь держите?

Шэнноу покачал головой. Им овладела неизбывная усталость, и привалившись спиной к каменной стене, он вытянул ноги перед собой.