Ник Перумов - Странствия мага (Том 1)

Мало кто из нас, старших, понимал, в чём тут дело…

Она сделала паузу. Фесс, заслушавшись, ждал продолжения.

– Так вот, одан рыцарь, оказалось, что и на самом деле заправляет там какой-то сверхтайный орден. Не знаю уж, какую магию практикуют его адепты, но… но детей там приносили в жертву. И приносят до сих пор.

– Что-о? – вытаращил глаза Фесс. – В жертву: Детей?..

В принципе жестокая и циничная некромантия человеческие жертвоприношения допускала. Магия крови, самая мощная и самая запретная из известных Древним. Для того чтобы остановить большую беду – да, могли пожертвовать и ребёнком. Даэнур рассказывал о давно ушедших в небытие странах, где ритуальная жертва делала несчастного ребёнка богом. Его родителя оказывались царские почести. Но это – только в том случае, если исчерпаны все остальные средства. Так учила некромантия. Совесть и чувства самого Фесса с этим как-то не соглашались. Но чтобы детскими жертвоприношениями занималась Святая Инквизиция… или некто с её ведома и согласия – знали ведь отцы-экзекуторы, куда посылать осиротевших детей ведьм и прочих врагов рода человеческого, значит, не могли не догадываться о том, какие дела там творятся.

О, да, возможно, всё это с наилучшими намерениями. О, быть может, всё это оправдывается борьбой с той самой сакраментальной Западной Тьмой и конкретным случаем применения принципа меньшего зла – «Пусть лучше погибнет один ребёнок, но тысячи тысяч других детей останутся жить».

Звериная арифметика, подумал Фесс. Интересно, что же такого в этой самой магии крови, что её ничем и никак невозможно заменить?

– То самое, – тем временем продолжала Рысь. – Как их… умерщвляли, я не видела. Наверное, если б увидела, то с тобой, одан, сегодня мы б не говорили. Их просто уводили куда-то. И… они исчезали. Навсегда. Их вещи, одежду, игрушки – всё сжигали.

– А тела? Ты видела тела, Рысь? Алтарь, жертвенник, орудия мучительства?

– Видела, – кивнула Рысь. – Конечно, потом в Храие научилась всему, не отворачиваться и не блевать, когда перед тобой на землю чьи-то кишки выворачивает, но это ж потом было. А тогда… я соплячкой была семилетней. Но помню всё в таких деталях, что, умей рисовать, каждую трещинку на кирпичах бы воспроизвела. Каземат там был. Под землёй, ниже подвалов. Всегда запертый. Да… Рисовать я не умею, но один дар у меня всё-таки есть – любой замок открыть могу сызмальства. Потому что мама от нас сладости запирала, а я: шпильку согну и любой замок отомкну. Конечно, замок на буфете и запор каземата тайного – разные вещи, но так ведь в приют-то наш никто носа и не совал, кроме тех, кому положено. Охрана стояла – тоже из этих, в сером. Волки, не люди – впрочем, я и волков обижать не буду, с выродками этими сравнивая.

Короче, когда я кой-чего скумекала, то решила – я не я буду, если не пойму, что тут творится. Ну и как-то ночью встала… штырёк у меня был заготовлен славный такой… спустилась в подвал, думала – от страха умру… всё мне призраки да привидения мерещились…

– И очень возможно, что была ты права, – заметил по ходу Фесс. – Если и впрямь там детей на жертвеннике распинали, то для неупокоенности это самое подходящее место… Но извини, я тебя перебил.

– Рыцарь не может перебить стража, – очень серьёзно возразила Рысь. – Когда рыцарь осчастливит стража своим словом, дело стража – внимать.

– Ох, оставь, пожалуйста, – вздохнул Фесс. – Давай дальше.

– Дальше? А дальше, одан рыцарь, ничего особенного не было.

Кирпичный каземат, в середине – камень белый, белее снега, честное слово! Никогда не думала, что такое бывает, что белизна такая случается…

– Кровь? – быстро спросил Фесс.

– Ни капельки. Камешек словно вчера из каменоломен. Отполирован до блеска, грани, кажется, резать могут. Ни пылинки, говорю, на нём не было. А по стенам всякий палаческий снаряд развешан. Тут тебе и щипцы, и скиннеры, и клещи, и клинья, и тиски, струбцины всякие… и вот они-то, одан рыцарь, все в крови были. Ни дерева, ни железа из-под крови не видно. Меня аж затрясло.

– А почему ты решила, что это кровь?

– Да что же я, как засохшая кровь выглядит, не знаю, одан?

– А может, то краска была?

– Ага, пятнами, струйками да потёками, хмыкнула Рысь. – Батюшка мой ремёсла многие знал. Сам замки да запоры делал. Так что насмотрелась я в мастерской его. Знаю, как краска лежать должна… Но не это главное. Смерть я там почуяла, одан рыцарь, Смерть во плоти, и сидела она, Смерть эта, в том белом камне. Сидела и на меня смотрела. Нет, глаз её я, конечно, не видела, но… – Рысь заметно вздрогнула. – Я чуть было в обморок не хлопнулась. Как не заорала благим матом, до сих пор не помню…

– Если б заорала, то в Храм бы тебя точно не взяли – проницательно заметил Фесс.

– Верно, одан рыцарь, а всё говоришь, что к Храму никакого касательства не имеешь, – усмехнулась Рысь. – А будто своими глазами видел, когда меня Стоящий во Главе смотрел…

– Погоди, до этого тоже дойдём, – махнул рукой Фесс. – Ты про жертвенник договаривай.

– Слушаюсь, одан рыцарь. Так вот, после того как с той Смертью мы глазами столкнулись, я оттуда опрометью вылетела. Не помню, как до спален добралась. Ну и… ну и поняла, что больше мне тут не жить. Растолкала братиков, сестрёнку… других ребят, кого могла. Стала им объяснять… дура была, соплячка малолетняя. Конечно, ничего говорить нельзя было, а следовало просто поджечь там всё, что гореть может. Тогда сами побежали б, быстрее ветра б понеслись.

– Верно, – с горечью заметил Фесс. – И те, кто тебя слушал, тотчас помчались наушничать добрым дядям, которые кормят от пуза и разрешают весь день играть…

– Угу, – кивнула Рысь. – Но, в общем, и тут смогла я их опередить.

Сестрёнку на загривок, братиков в охапку – и бежать.

– Что, вот так просто и бежать? – изумился Фесс. – А охрана как же?

– Прощения прошу, но за кого меня принимает одан рыцарь? Мне хоть и семь лет тогда всего было, онако, с какого конца нож режет, я понимала. Пошла к караульщикам. Их там двое на воротах стояло внутри которые.

«Что, – говорят, – не спишь, дева?» – «Не сплю, дядечки», – говорю. «А чего ж так, дева?» – «Сны недобрые снятся, дядечки. Страшные». – «Ну, коли страшные, надо отца Климента позвать. Он у нас по снам дока. Позвать, дева?» – «Да нет, дядечки не надо святого человека тревожить. Можно я с вами тут посижу?» – «Отчего ж не посидеть? Посиди, дева…» Ну, я и… посидела, в общем.

Щеки Рыси раскраснелись, глаза сделались совершенно бешеными. Она словно вновь наяву проживала ту самую ночь…

– Ну, я уселась… у камина. Там у них камин был, в караулке. Большой такой, и всегда они в нём огонь жгли, хотя лето тёплое было… Я у камина притулилась, глаза прикрыла. А нож в рукаве прятала, у меня кожушок был такой, кожаный, хороший… Они сперва на меня глазели, потом, само собой, привыкли. Свой разговор завели. Там ведь не такая стража была, на внутренних-то створках, что ни на миг взгляд от ворот не отводила. Никто и никогда выбраться оттуда не пытался… зачем? Малолеткам и в голову не приходило, что там что-то плохое затеваться может. Вот… ну и… посидела я так, посидела, встала тихонько, к дверям пошла. Точнее, вид сделала, что пошла. А сама…