Виктория Угрюмова - Пылающий мост

В храме было тихо, темно и холодно. Жрецы спали в своих каморках, находящихся в правом крыле. Самаэль был наедине со своим богом. И тот явился – скромно, тихо, вкрадчиво. Но урмай-гохон хорошо знал цену такой скромности. Так же точно тихо и бесшумно крадется хищник, чтобы растерзать человека, склонившегося над ручьем, так подкрадывается смерть – незримая и неслышная, так Время безжалостно, но совершенно незаметно поедает год за годом отпущенный человеку век...

– Ты пришел, – пронесся по храму рокот. – Ты оказался достойным.

Самаэль молчал, не желая ни восторгаться и прославлять мрачное божество, ни навлечь на себя его гнев.

– Подойди к алтарю, – сказал Мелькарт.

Молчаливый приблизился на несколько шагов, и, как только он переступил незримую черту, алтарь исчез, а в том месте, где он только что находился, образовался проход – как в преисподнюю. Черный тоннель, не имеющий конца, в котором клубилось, ревело, ворочалось какое-то неясное существо. Само присутствие этого существа вызывало страх, ненависть и смертельную, стылую тоску.

– Ты избран мною, – загремело прямо в голове у урмай-гохона. – Ты станешь моим наместником и провозвестником моей воли, когда закончится эта битва. Ты, и никто другой.

Они придут к тебе – одиннадцать носителей талисманов Джаганнатхи – и скажут, что двенадцатый уничтожен: нет ни украшения, ни того, кто способен вдохнуть в него новую жизнь. – Здесь мрак хохотнул, и с потолка посыпались камни, а весь храм заколебался, словно плот, изрядно побитый волнами. – Упрямая девчонка и жалкие боги этого мира считают меня глупцом. А я предвидел и такой поворот событий, Самаэль, потому и создал тебя – живой талисман Джаганнатхи, только гораздо более сильный, более могущественный и совершенный в своем роде. Ты сам станешь двенадцатым и откроешь вместе с остальными проход на Шангайской равнине. Мы призовем в этот мир всех, кто захочет сражаться на нашей стороне, мы уничтожим слабых и ничтожных богов Арнемвенда, а когда власть будет принадлежать мне, я позволю тебе избавиться от остальных твоих союзников и подарю эту планету. Ведь ты в каком-то роде мой сын – ты носишь в себе часть меня.

– Станут ли носители талисмана слушать меня, повелитель Мелькарт?

– Можешь называть меня отцом, гордость моя... Сделай так, чтобы они тебя слушали: яви им свою мощь и силу, а я помогу тебе.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Начинай войну, Самаэль. Уничтожь империю Зу-Л-Карнайна, пересеки хребет Онодонги и встань с войском на Шангайской равнине – оттуда начнется мое победоносное шествие по Арнемвенду. И помни, что само мироздание на нашей стороне, – эта эпоха закончена, начинается пора обновления. И очистительным пламенем, в котором сгорит все старое, дряхлое и изжившее себя, стану я, Мелькарт!!!

Молчаливый стоял широко расставив ноги, и перед его мысленным взором проплывали картины сражений, боев, гибели богов, бурлили и вскипали моря, горели леса, обрушивались горы. В огненном смерче исчезали целые города. Неисчислимые полчища монстров и чудовищ, пришедших из запредельности, маршировали по цветущим некогда полям. Реки пересыхали, под раскаленным небом не было больше места для жалких и слабых человеческих созданий. Те же, кто остался в живых, завидовали умершим, ибо их существование было горше небытия. Воды ручьев и озер стали красными от крови, и тучи мух и ос вились над ними. Самаэль почувствовал, как комок тошноты поднимается к горлу, а лоб покрывается холодной испариной.

– Тебе страшно! – пророкотал Мелькарт. – Это хорошо, сын мой. Ты должен бояться, тогда и остальные станут бояться тебя.

– Мы уничтожим род человеческий?

– Пустое! Мы создадим новое поколение сильных, смелых, выносливых и прекрасных существ. Таких, как ты, Самаэль. Ведь ты-то не можешь пожаловаться ни на свое тело, ни на свой разум – они совершенны, а ведь ты не человек!

– Кто же я? – Урмай-гохон знал ответ, но желал услышать его от Мелькарта, чтобы увериться в своей правоте.

– Ты сын катхэксинов, морлоков и магов. В тебе течет кровь древнейших и сильнейших существ, в тебе растворена и моя суть. У меня нет крови, но если бы была, то я бы сказал: в тебе течет и моя кровь!

И Самаэль отчетливо и ясно увидел перед собой нечеловечески прекрасное лицо своей матери, затем лицо уплыло в глубь тоннеля, и перед урмай-гохоном возникла чудовищная коренастая, плечистая фигура жуткого существа, которому принадлежало это лицо, – катхэксина.

– Ступай, сын, – мягко молвил Мелькарт. – Я рад и горд, что ты сам добыл символы своей будущей власти над миром, а не получил их от меня. Я счастлив, что ты доказал свое право стать повелителем Арнемвенда – живым богом. Я приду, как только ты откроешь проход на Шангайской равнине...

Это было отчаянное сражение, в правдоподобность которого не поверил бы ни один человек, ни один бессмертный на свете.

Во тьме и холоде, под огромной толщей воды кипела битва между двумя древними существами – драконом и Кетусом. Лазоревый дракон стремительно набрасывался на своего противника, выбрасывая вперед голову на мощной и гибкой шее, его огромные челюсти раз за разом смыкались на теле Кетуса, выхватывая из него громадные куски. Он рвал и терзал морское чудовище, а гибкий и сильный хвост бил из стороны в сторону, сметая шеолов и жрецов, которые нападали на него сзади.

Кетус пришел в неописуемую ярость в тот самый момент, когда понял, что и талисман, обещавший ему несказанную власть, и жертва ускользнули от него. Пробившись через колоннаду собственного храма и оставив позади себя сплошные развалины, под которыми погибло множество его слуг, чудовище атаковало свою пленницу, желая насладиться хотя бы ее гибелью. Кетус никогда не отличался остротой ума, – собственно, разума, как такового, у твари и не было. Потому он и не понял, что произошло, когда на месте хрупкого человеческого существа, едва различимого на фоне его собственной громады, внезапно возник достойный противник.

Морское чудовище столкнулось с разъяренным драконом, который сразу, с ходу вцепился в него клыками и когтями. Он кромсал и полосовал тело врага, и оказалось, что панцирь Кетуса не настолько прочен, чтобы выдержать удар драконьей исполинской лапы. Прежде божество шеолов никогда не сталкивалось в открытом бою с крылатым ящером и не знало, что это за боец. Кетус вообще редко поднимался из своих глубин на поверхность. Если же это и случалось раз в тысячелетие, то он либо топил корабли, либо охотился на стада китов, либо закусывал зазевавшимися левиафанами. Было принято считать, что больше его, а следовательно, и сильнее нет никого на планете. Даже Йа Тайбрайя не решился встретиться с ним, а может, просто не случилось этой встречи – кто теперь рассудит?