Харуки Мураками - Страна чудес без тормозов и Конец Света

Haruki Murakami

Sekai no owari to hādoboirudo-wandārando

Роман, который вы держите сейчас в руках, я закончил в 1985 году. В его основе – небольшая повесть «Город с призрачной стеной» («Мати то соно футасикана кабэ»), написанная за пять лет до этого. Повесть опубликовали в одном литературном журнале, но мне самому не очень понравилось, как я ее написал (если честно, у меня в то время не хватило мастерства придать хорошей задумке нужную форму), и поэтому я не стал заводить разговор об отдельном издании, не стал ничего переписывать, а просто отложил рукопись на потом. Чувствовал: придет время – и я к ней вернусь. Эта сюжетная линия очень много значит для меня, и я долго искал в себе силы, чтобы переделать ее как надо.

Но как именно переделать? Ключевая идея никак не приходила в голову. Проблема ведь не в правке по мелочам, но в развороте угла зрения на сюжет в целом; а для такого разворота нужна принципиально новая идея. И вот, четыре года спустя по какой-то случайности (сейчас уже и не помню, какой) она меня посетила. «Да-да, вот оно!» – подумал я, побежал к столу, сел и принялся за работу, которая заняла у меня около года.

Читая роман, вы заметите, что он состоит из двух отдельных историй – «Конец Света» и «Страна Чудес без тормозов». «Конец Света» написан по мотивам той самой повести «Город с призрачной стеной», а к ней добавлен сюжет «Страны Чудес без тормозов». Собственно, в этом и заключалась моя идея: создать нечто целое из двух разных историй. Они происходят в совершенно разных местах и развиваются по различным канонам – но под конец органично сплетаются в одно целое. Каким образом они пересекаются и чем объединены – читателю не должно быть понятно, пока он не доберется до конца книги.

Загвоздка – и, уверяю вас, очень серьезная – состояла в том, что я и сам понятия не имел, как эти две истории увязать. Но я решил не унывать. Я подумал: «Ладно, будь что будет!» – и начал сочинять на ходу (как вы, наверное, знаете, оптимизм – неотъемлемая часть писательской натуры). Я выстраивал эти сюжеты попеременно один из другого – и потихоньку двигался вперед. В итоге получилось, что все четные главы – это «Конец Света», а все нечетные – «Страна Чудес без тормозов». И сейчас, вспоминая все это, я понимаю, что для создания этих разных историй задействовал совершенно разные части себя.

Проще говоря, вполне возможно, что «Конец Света» я писал правым полушарием мозга, а «Страну Чудес» – левым. Или, скажем, наоборот; не важно. Так или иначе, я разделил свой мозг (сознание, если угодно) на две части и писал две разные истории. Должен признаться, ощущение было замечательное.

Например, сочиняя «Конец Света», я плавал в фантазиях своего «правого мозга». Там – очень тихий мир. В маленьком городе, обнесенном высокой стеной, все происходит размеренно и спокойно. Люди сдержанны, немногословны, звуки приглушены. В отличие от этого мира, «Страна Чудес без тормозов» предельно активна. Там вы найдете и скорость, и насилие, и комизм ситуаций, и картины сумасшедших будней огромного мегаполиса. Этот мир существует в моем «левом мозгу». И вот так писать, постоянно ныряя то в один из этих миров, то в другой, для меня (или для механизма, управляющего моим сознанием) – чрезвычайно уютное состояние. Когда мне сложно разобраться в себе, когда душа не на месте, я частенько подхожу к пианино и разучиваю инвенции Баха (правда, очень неумело). Я одинаково напрягаю пальцы обеих рук – и казалось бы простая физическая нагрузка помогает восстановить утерянное душевное равновесие: мне действительно становится легче. Сочиняя то «Конец Света», то «Страну Чудес», мне было почти так же легко.

Так, день за днем, я продолжал напрягать обе половинки мозга, создавая два противоположных повествования. И постепенно между ними начала проступать некая взаимосвязь. Что-то из одной истории совершенно естественно стало просачиваться в другую и наоборот. Процесс был очень радостным и захватывающим. В какой-то момент пришла уверенность: да, теперь все получится как надо, – и работать стало гораздо легче. Я просто сочинял каждый день по кусочку той и другой истории, полагаясь на собственное чутье. Верил, что они когда-нибудь непременно соединятся в одно целое. И они соединились. Удачно или нет – судить вам.

Мы часто спрашиваем себя о душе. Примерно как у Антона Чехова в «Палате номер шесть» Андрей Ефимыч развлекает вопросами почтмейстера.

Существует ли душа? Конечна она или бесконечна? Исчезает она с нашей смертью – или все-таки переживает смерть и как-то существует дальше? Ответов на эти вопросы у меня нет, – да и у Чехова, видимо, не было. Я лишь знаю наверняка, что у нас есть сознание. Оно существует внутри нашего тела. А снаружи этого тела существует совсем другой мир. Мы живем в постоянной зависимости как от внутреннего сознания, так и от внешнего мира. И эта двойная зависимость то и дело заставляет нас болеть, страдать, ввергает нас в хаос и разрушает наше драгоценное «я».

Но я часто думаю: а разве мир вокруг не отражается в нашем сознании точно так же, как наше сознание отражается в мире? И разве здесь не применима метафора двух зеркал, развернутых друг к другу и образующих две бесконечности?

Описание подобного ви́дения (или, если угодно, понимание мироустройства) – мой постоянный мотив, но, пожалуй, именно в «Стране Чудес без тормозов» мне удалось выписать это наиболее внятно. В 1982 году я написал «Охоту на овец», свой первый настоящий роман, а три года спустя – «Страну Чудес без тормозов». К тому времени мне было тридцать шесть лет, и во мне впервые укрепилось ощущение: ну вот, я и стал писателем. Мне хотелось рассказывать истории тем голосом, которые я в себе открыл, и теми словами, который во мне накопились.. Впереди еще целых полжизни можно грамотно расходовать силы и продолжать писать.

Мне очень приятно сознавать, что усилиями Дмитрия Коваленина столь важный для меня роман переведен на русский язык, и такое уважаемое издательство, как «ЭКСМО», опубликовало его в России. От всего сердца желаю моим русским читателям получить удовольствие от этой книги.

14 октября 2002 года

Кабина лифта мучительно медленно двигалась вверх. Точнее, мне казалось, что вверх: убедиться в этом никакой возможности не было. На такой черепашьей скорости всякое движение пропадает. Может быть, лифт опускался. Может, вообще стоял. И только мне сейчас было удобнее думать, что он поднимается. Жалкая гипотеза. Никаких доказательств. Возможно, я уже проехал этажей двенадцать вверх и еще три вниз. А может, успел обернуться вокруг Земли. Неизвестно.