Фред Саберхаген - Безжалостный убийца

Услышав это, командор обрадовался. Но довольно твердым тоном он попросил, чтобы раненые, уже размещенные по аппаратам на яхте, оставались на своих местах. Повторное их перемещение принесет им дополнительные травмы.

Леди Дженевьев успокоила его:

– Я думаю, премьер Дирак не будет возражать.

Скурлок так же заверил пришельцев, что примерно через час будет предоставлена дополнительная врачебная помощь в лице доктора Задора.

– Процесс пробуждения,— сказал он,— уже начался.

Необходимость оказания медицинской помощи раненым людям, естественно подняла вопрос о берсеркерах, за чем последовало описание последнего сражения, в котором участвовали пришельцы. Внезапно помрачнев, Скурлок спросил:

– Насколько я понимаю, командор, вы не участвовали в боевых действиях с машиной, к которой мы привязаны.

Принсеп удивленно замигал:

– Уже не этот ли гигантский берсеркер все еще активен?

– Я бы сказал, нам не стоит особенно беспокоиться на этот счет. Но ведь с берсеркерами никогда нельзя быть полностью уверенными.

– Полагаю, вы правы. Нет, несколько часов назад мы сражались с другим врагом. С более современными силами. И Принсеп кратко обрисовал ему недавние события, начиная с последнего рейда на Иматру.

Дайнант и Тонгрес и трое тяжело раненных людей из команды, нуждавшихся в уходе, вскоре присоединились к группе на станции. Они сказали, что где-то на яхте они потеряли след суперинтенданта Гейзина, но не хотели откладывать свою поездку ради того, чтобы найти его.

Хейвот, придавленный свинцовой усталостью, еще сохранял любопытство:

– Леди Дженевьев, нам всем было бы интересно узнать, как лично вы сумели выжить?

– Выжить, молодой человек?

Вы первыми встретились с берсеркером в Иматранской системе. Историки почти единодушно решили, что тогда вы все погибли,— и он наградил леди своей самой обезоруживающей и обольстительной улыбкой.

Сидя в одной из свободных кают яхты, Майкл Сардо рассказывал своему старому приятелю Сенди Кенсингу, как к своему огромному изумлению пробудился ото сна в стеклянном саркофаге одного из функционирующих морозильных аппаратов здесь, на отцовской яхте. Он не знал, как попал туда, кто отдал приказ оживить его? И пока Сэнди не сказал ему, он не знал и того, как долго пробыл там.

Теперь, когда мозг его немного прояснился, Майкл поведал, как благоразумно ему удалось избежать встречи с людьми Принсепа, когда он наблюдал, как они доставляли на борт яхты тяжелораненых. Но до конца в себя он не пришел.

Он понимал, что те люди недавно выдержали сражение, но ему было не до их проблем. Майкл очень сильно подозревал, что в саркофаг его поместили под чужим именем с целью избавиться от него. Кто? Либо его отец, либо кто-то из клики его приверженцев. С другой стороны, его могли похитить и враги премьера.

Кенсинг спросил:

– Имя Фулер Аристов что-нибудь значит для тебя?

– Это имя было написано на моем саркофаге. Вот все, что мне известно. Я никогда...— Внезапно Майкл замолчал. По коридору кто-то шел.

Через мгновение в полуоткрытом дверном проеме появился Николас Хоксмур, он был все еще в своей космической форме.

Кенсинг быстро выполнил необходимое представление. Хоксмур со своей энциклопедической памятью немедленно вспомнил сына премьера, изображение лица которого присутствовало в сотне записей того или иного плана.

Но все записи, к которым Ник имел доступ, свидетельствовали о том, что три сотни лет назад Майкл отбыл с выполнением какой-то особой миссии. Его присутствие на борту “Фантома” было неестественным и необъяснимым.

Сначала Нику показалось, что в его записях были допущены какие-то противоречия.

– Вы и в самом деле Майкл Сардо?

– Да,— был усталый ответ.

– Что вы здесь делаете? Ваш отец сказал мне, как и всем остальным, что вы отправились путешествовать.

– Если мой отец действительно сказал это, значит мой отец солгал,— неожиданно выпалил Майкл. Ник ничего не ответил. Майкл продолжал:

– Черт бы меня побрал, если я знаю, что делаю здесь; я хочу сказать, что вовсе не удивлен, что нахожусь на яхте, потому что последнее, что могу вспомнить, это как я отправился спать в свою отдельную каюту... между прочим, где мы находимся? В каком месте космоса?

Для начала ему сообщили какое сегодня число, месяц, год. Вслед за чем последовала пауза, в течение которой Майк пытался переварить информацию. Потом Ник спросил его:

– Ты подозреваешь, по какой причине могли усыпить тебя под именем Фулера Аристова три сотни лет назад?

Майк смотрел на них, и его изумление быстро сменилось яростью:

– Полагаю, что знаю причину, вернее, знаю человека, у которого были причины так поступить со мной. Его ничего не могло остановить. Это мой отец. О черт бы его побрал! Черт бы его побрал!

Шлем Ника кивнул:

– Пожалуй, я могу в это поверить. Ты был каким-то образом перепрограммирован, как и я. И тем же человеком — нашим отцом. Я признаю его своим создателем.

Понимаешь?

Ник замолчал, и повернувшись приподнял свой пустой шлем, словно его внешние микрофоны к чему-то прислушивались, и через мгновение все услышали звук приближающихся шагов.

В дверях стоял Брабант. Он осматривал их, едва пытаясь скрыть гнев.

Майк тотчас узнал его:

– Брабант, что это значит?

– Детка, я полагаю, что ты немножко вырос из своих штанишек,— вот, что это значит. Старик не терпит возражений, тебе следовало бы это знать.

– Значит он это со мной сделал! — в его словах чувствовалась скрытая ярость, напомнившая остальным самого Старика.

Брабант посмотрел на других, потом снова на Майка:

– Если бы ты не был его сыном, то он бы стер тебя в порошок вместо того, чтобы упрятать здесь. Он не потерпит...

Ник вымолвил:

– Наш отец не желает мириться ни с кем и ни с чем. Он всегда получает то, что хочет.

Выражение лица Брабанта в корне изменилось:

– Вот как ты это представляешь? На мгновение воцарилась тишина. Телохранитель, чувствуя, что Майк сейчас взорвется, пытался все замять:

– Какого черта, детка! Могло бы быть и хуже. Часть тебя в течении 300 лет получала удовольствие, будучи архитектором и пилотом в команде Старика, а вторая часть приятно проводила время в долгом сне. Возможно, в один прекрасный день Старик восстановит твою целостность.

Но по мере того, как до Брабанта стало доходить, как троица смотрит на него, голос его звучал все тише и тише, пока не замолк.

– Мы не поняли,— медленно произнес Кенсинг,— не вполне. Но теперь, кажется, начинаем понимать. Дирак записал его. Записал своего собственного сына, а потом перепрограммировал его, превратив в то, что ему было нужно: в полезного и послушного архитектора и пилота.