Вячеслав Шалыгин - Импорт правосудия

– Красавчик, их здесь больше взвода, – шепнул я и, посмотрев в противоположную сторону, добавил: – Или роты…

С той стороны от незамерзающего озера приближалась такая же цепь.

– Может, это наши? – предположил напарник. – Прилетели выяснять, что тут была за стрельба?

Я с надеждой вынул из футляра бинокль и направил его на солдат.

– У них импульсные винтовки, – сдавленно шепнул я и поежился. – Это беляевский спецназ…

– Ты думаешь? – Красавчик хотел сказать что-то еще, но вдруг замолчал.

Я направил бинокль на его позицию и увидел, что напарника там уже нет. Куда он мог так быстро перепрятаться, я не понял. Тем временем солдаты благополучно миновали скрытого кустами, сумерками и снегом Алексея и двинулись к тому месту, где Красавчик обнаружил центр Храма. Вторая цепь пока отставала, и до «лужи» ей надо было пройти вдвое больше, чем первой Двигалась она прямо на меня. Я вжался в снег и задержал дыхание. Неторопливые шаги солдат приближались, как мерный шум перекатывающего гальку прибоя. Вот они поравнялись со мной, вот прошли дальше…

– Не спи, замерзнешь, – очень остроумно пошутил кто-то надо мной, и влед за шуткой я получил тяжелый пинок под ребра.

Я поднял голову и посмотрел вверх. Вокруг меня собралось несколько белых теней. Две из них схватили меня под руки и поставили вертикально, а одна наступила на мою винтовку.

– Командир, сыщик у нас, – доложил обезоруживший меня шутник по рации. – Привести к вам?

– Сдался он мне, – ответил невидимый командир.

– Мне нужен Абсолютный Воин, остальных бросайте в Храм! Если возродятся, нам же лучше, а если нет, туда им и дорога!

Я хотел вырваться из крепких рук людей-атлантов, но меня успокоили парой тяжелых ударов и, легко подтащив к «луже», бросили в самую ее середину…

Тепло нежных женских рук и глыбы тяжелого камня…

Ожившие цветные шары и разноцветные струйки текучего огня… Дрожащие расплывчатые тени и яркий контраст черного и белого… Я падал и взлетал одновременно. Мое тело стало невесомым и в то же время налилось свинцовой тяжестью. Я не дышал, но не чувст-, вовал удушья. Я не жил, но и не умирал. Мой разум словно попал в водоворот. Все мысли и ощущения вращались вокруг одной вертикальной оси, соскальзывая все глубже в воронку совершенно новых эмоций. Меня распирало от нереализованной любви, которая граничила с безумием и ненавистью к неизвестному предмету обожания. Я не понимал, что или кого я так вожделею, а от этого бесился вдвойне. В какой-то упущенный сознанием момент с моего тела начала сползать кожа. Она стекала, словно воск, сначала робкими каплями, а потом ручьями и водопадами. Подкожная клетчатка вспенилась миллионами белесых пузырьков и почти в один момент взорвалась, окружив меня облаком брызг. Я поднес к глазам свою препарированную руку и ужаснулся. Под мутной пленкой фасций перекатывались тугие узлы крепких мышц. Я никогда не был худосочным, однако эти мышцы превосходили все мои прежние пропорции минимум вдвое! Вместе с ними увеличился просвет сосудов и толщина нервов. Мизинец вдруг сдвинулся к запястью и, укоротившись на фалангу, стал походить на уменьшенную копию большого пальца. Ужасно зачесались веки. Я принялся их растирать, но после нескольких движений почувствовал боль. Отняв руки от глаз, я увидел, что на мои обнаженные мышцы начинает возвращаться кожа. Не такая, как раньше, а плотная и толстая, но в то же время исключительно эластичная и податливая. Неожиданно для себя я рассмеялся. Мне начинало нравиться новое состояние! Я чувствовал огромную физическую силу своего тела и несгибаемую твердость духа. Я становился непобедимым и бесстрашным. Меня уже не волновали проблемы вчерашнего дня – эти ничтожные мелочи человеческой жизни. Меня не трогали их эмоции и переживания. Я становился гораздо выше по уровню сознания, а значит, освобождался от глупой зависимости. Общество недозревших мартышек меня больше не интересовало. Они были теперь лишь одним из условно съедобных видов животных, муравьями, тщетно строящими свои хрупкие дома из хворостинок, социальным зверьем, толком не понимающим, зачем объединилось в стаю, но соблюдающи1ее сумбурные законы… Мое лицо затянулось твердой кожей, поле зрения сузилось,поскольку его ограничили роговые складки вокруг налитых кровью глаз, а из горла вырвался первый возглас:

– Это я! – слова забытого языка звучали как нежная песня. – Я снова стал собой!

– Гордиться, право, нечем! – раздался рядом со мной глухой скрип человеческого голоса.

Я удивленно оглянулся. Человек в Храме Возрождения?! Это было интересно. Неужели среди приматов остался хоть кто-то, не впитавший в себя частицу атлантов? Ту самую частицу, что просыпается в Храмах и, легко преодолевая человеческую природу, определяет в дальнейшем внешность и образ мысли пробудившегося существа!

Сквозь плывущие очертания стен подземелья проступил контур высокого человека. Некоторое время он оставался таким же размытым, как и стены, но потом «затвердел» и отделился от их поверхности…

– Видел бы ты, на кого стал похож! – насмешливо сказал стоящий рядом со мной Красавчик.

– Нельзя себя так запускать, Эрик. Мыться надо почаще.

– Шутишь, коротышка? – проревел я на своем древнем языке. – Это твоя последняя в жизни ошибка!

Я сгреб его в сильные объятия и сжал так, чтобы раздавить каждую из составляющих его хрупкое тело косточек. К моему удивлению, сыщик не сопротивлялся и даже не возмущался. Он спокойно ждал, когда я оставлю свои тщетные старания и поставлю его на землю. Я удивленно развел руки и выпустил человека на волю.

– Ты слаб, атлант! – высокомерно заявил Красавчик и, поправляя помятый комбинезон, раздраженно добавил:

– Потому и передохли все твои предки…

– Ты, червь! – изрыгнул я проклятие, считавшееся в Золотых Воротах особо неприличным. – Я сожру тебя живьем!

Это было тоже не самое приличное выражение.

– Вот ведь штуковина, эта генетическая память! – восхищенно сказал Красавчик.

– Что бы доброе помнилось, так нет – одни ругательства!

Я грозно оскалился, сделал пару шагов в сторону противника и занес над ним тяжелый кулак. Человек невозмутимо приблизил свое лицо к моему и заглянул мне в глаза…

Возникшая пауза длилась целую вечность. Я не мог отвернуться, потому что взгляд Красавчика меня буквально парализовал. В глубине его карих глаз скрывалась такая глубокая и вечная тоска, что я непроизвольно принялся подвывать Песню Павших. Человек смотрел на меня, как на того самого червя, которого так презирали мои предки. Он смотрел так, как разум и сила смотрят на глупость и безволие. Он пронзал меня этим взглядом насквозь, вырывая из тела нервы и душу. Он оставлял внутри моей пустеющей оболочки только смрадную темноту заброшенного склепа. Я чувствовал себя разрытой могилой, восставшим из-под каменного обелиска, разлагающимся покойником, пришедшим на детский утренник. Я видел в его глазах свое гниющее лицо, с которого, обнажая желтые кости, опадают ошметки серо-зеленой кожи. Он показывал мне, кто я, однако мой новый разум никак не желал с этим мириться…