Мария Галина - Прощай, мой ангел

– Ты думаешь? Но Америка...

– Оплот свободы и равноправия? Может, и так. Но до нас им дела нет, Себастиан.

– Тогда.., что же нам делать?

– Нам? – Я покачал головой. – Сам видишь. Теперь каждый сам за себя. У меня жена и сын – не хочу, чтобы они пострадали. Так что я постараюсь выбраться из города – если на мостах еще нет кордонов...

Ким, подумал я, нужно позвонить Киму. Сейчас они будут выявлять нелояльных – он попадет под колесо одним из первых.

Я уже протянул руку к трубке – и вздрогнул, когда телефон неожиданно зазвонил.

– Да?

– Лесь, – я настолько не ожидал услышать Гарика, что даже не распознал его по голосу, – это Гарик. Уходи из дому, Лесь.

– Что стряслось?

– У меня нет времени. Уходи. Постарайся найти Себастиана...

– Да он тут сидит...

– А! – произнес Гарик несколько ошеломленно, потом сказал: – Хорошо... Постарайся не... не отпускай его...

– Да что...

– Потом поймешь.

В трубке раздался какой-то шорох, потом далекий гул милицейской сирены.

– Беги, Лесь, – торопливо проговорил Гарик, – ты меня слышишь? Беги! И скажи Себастиану...

Какой-то посторонний звук, голоса, короткие гудки. Я осторожно положил трубку.

Поглядел на рюкзак на полу, потом махнул рукой.

– Пошли отсюда, парень.

– А как же... – Себастиан недоумевал точно так же, как минуту назад – я.

– Это Гарик звонил. Что-то там произошло. Похоже, его взяли.

– Георгия?!

– А что, так не бывало раньше? Ты же, вроде, учил историю...

– При Петре, разве, – сказал он неуверенно. – Да и то...

Я подтолкнул его к двери.

– Хватит болтать, пошли.

Верхние этажи элитарных домов оборудованы широкими уступчатыми карнизами – чистая декорация, разумеется, призванная тешить самолюбие крылатых созданий, давно уже, на заре эволюции, потерявших способность летать, но никак не желавших с этим смириться. По той же странной причине ни одному человеку – даже подросткам, которые вечно суют повсюду свой нос, – не приходило в голову ни с того, ни с сего разгуливать по этим карнизам: это были мажорские угодья, но угодья чисто символические, запущенные, обветшалые за ненадобностью. Я выбрался наружу через арочное окно и начал пробираться по карнизу, волоча за собой Себастиана.

– Почему сюда? Почему не по лестнице? – проворчал он.

– Помнишь вахтера? Который тебя впустил?

– Ну?

– Так вот, лучше не попадаться ему на глаза.

Он, кажется, удивился. Люди из обслуги наверняка были для него не больше, чем полезными предметами, – несмотря на все его демократические позывы...

– Он информатор, этот вахтер. Может, в холле нас уже поджидают...

– Зачем?

– Вот этого, – сказал я, – я и сам не понимаю.

И, правда, я даже как свидетель бесполезен. Может, Аскольд полагает, что я припас еще какую-то карту в рукаве? Или что пленка все еще у меня? Или что кассета была не одна? Так плевать ему на эту кассету... Раз уж ему удалось с американцами все утакать... что он им обещал? Концессии? Дешевое сырье? Бесплатной рабочей-то силы у него скоро будет сколько угодно...

– Лесь, – вдруг сказал Себастиан, – мне страшно.

– Тебе-то чего? Тебя они не тронут... Впрочем, Гарика же они тронули.

– Я боюсь высоты, – вдруг сказал Себастиан.

Я вытаращился на него.

– Вот это номер...

– А ты думал... – Он почти всхлипнул. – Мы же давно потеряли способность... летать... Вроде бы, какая разница? А все равно, позор... каждый раз, когда... эти воздушные потоки... аж сердце из груди выпрыгивает – а как я могу показать? Стыдно же...

Я с трудом подавил усмешку.

– Ясно.

– Я никому... только тебе...

– Польщен...

Осторожно (вряд ли эти конструкции отличались прочностью) подошел к самому краю карниза и выглянул на улицу. Два автомобиля с визгом затормозили у подъезда, из них выбежали люди в униформе, затем вальяжно выбрался мажор.

– Плохо дело... Нужно сматываться, Себастиан.

– Но я...

– Понял, понял. Мы осторожненько...

Я двинулся вдоль карниза. Проклятая кровля проламывалась под ногой, вниз, шурша, сыпались обломки, оседая на нижнем, более узком, козырьке. Себастиан брел за мной, распластавшись по чисто символическому ограждению, – я слышал, как он что-то тихонько шепчет, сам себя успокаивая.

Со стороны Второй Владимирской карниз вытянулся, почти соприкасаясь с карнизом другого дома, – я так и представил себе мажоров, перелетающих с одного дома на другой, кружащихся в небе, как кружатся в солнечном луче снежные хлопья. Должно быть, обаяние этой никогда не существовавшей картины намертво поразило и их самих – иначе не держались бы так упорно за эти архитектурные излишества.

– Давай, Себастиан.

Он подобрался поближе к краю, заглянул вниз, отшатнулся...

– Ох, нет!

– Да не смотри ты туда! Прыгай.

– Сначала ты, – взвизгнул он.

– Черт с тобой. Ну, смотри!

Я разбежался, стараясь не топать слишком громко, и, оттолкнувшись от края, перемахнул на ту сторону. Карниз у меня под ногами прогнулся, но устоял, я упал на колени, зацепился за кабель телевизионной антенны, змеившийся по козырьку, выпрямился.

– Ну же, Себастиан! Если уж мы, обезьяны, можем, то уж вам-то...

– Ты не...

– Брось, это формальности. Прыгай!

С минуту он еще топтался на той стороне, потом решился, разбежался и, нелепо хлопая крыльями, перемахнул через расщелину. Нужно сказать, у него это получилось гораздо лучше, чем у меня.

Я подхватил его прежде, чем он успел поскользнуться на покатой крыше.

– Отлично!

Он дрожал всем телом.

– Я уж думал... Это все? Больше не надо?

– Надеюсь.

Чердачное окно было распахнуто. Я нырнул туда, высадил пожарным ломиком хлипкий замок на двери и оказался на верхней площадке.

– Пошли... только тихонько...

После приключений на крыше ему море было по колено – он так и рванул. Я еле поймал его за крыло.

– Спокойней, малый...

Он обернулся ко мне.

– А... Я, правда, хорошо управился?

– Правда, – серьезно сказал я.

Что ж его родитель так его застращал? Или просто – равнодушен к нему, что, в общем, еще хуже. Чтобы малый из-за нескольких слов одобрения был готов шею себе свернуть!

Черный ход был открыт – наверняка, они бросят людей и сюда, когда догадаются, каким путем мы ушли, но пока двор и прилегающий переулок были пусты. Мы выбрались беспрепятственно.

– Теперь куда? – покорно спросил он.

– Понятия не имею.

Мы пересекли пустующий сквер, миновали несколько длинных и темных одноэтажных зданий... Откуда-то слышался тоскливый, надсадный гул, рокот колес, лязг железа, ударяющегося о железо... Тут только я сообразил, что мы находимся где-то в тылах Центрального вокзала.

– Вот оно, Себастиан... Они подгоняют товарняки...

Они тянулись и тянулись мимо нас, по всем путям, черные слепые коробки, пока еще пустые... пока еще пустые.