Владимир Аренев - Правила игры

Обхад ждал от жреца чего-нибудь вроде «ну, это же было ясно с самого начала» или «я и сам не был в этом до конца уверен», но тот лишь пожал плечами и, подхватив топорик, ушел подсобрать хворост на ночь.

До вечера было еще далеко. Но совершенно ясно, что сегодня сражений больше не предвидится (если ту бойню можно назвать сражением). А вот ночью следует быть настороже – скорее всего, хотя бы часть хуминов, что прорвались на север, попробует вернуться в свой лагерь.

Тысячник опустился на бревно у кострища и вспомнил о том, как «побывал» в этих краях прежде. Та история почти забылась за последовавшими событиями – а, видит Ув-Дайгрэйс, тех событий хватило бы на несколько неплохих жизней какого-нибудь обычного солдатика, еще б и осталось чуток, – забылась, но сейчас всплывала на поверхность памяти, как всплывает со дна Ханха крокодил, учуявший у берега слабую антилопу.

В те годы гарнизон Северо-Западной не знал особых «напрягов» в плане муштры и тому подобных рутинных вещей. То есть муштра, конечно, имела место быть (все-таки Хранитель Лумвэй – это Хранитель Лумвэй, не больше и не меньше), но муштра эта не отличалась особой суровостью, и при желании ее можно было избегать или, по крайней мере, не выполнять в полном объеме. Тренировки с оружием – статья особая, здесь редкий солдат захочет увильнуть, это – святое, но вот бесконечные построения и маршировки... Это, так сказать, на большого любителя.

Такому относительно вольному соблюдению устава способствовала и политическая обстановка. Хуминдар в те времена представлял собой сравнительно молодое государство, которое недавно поднялось на ноги и состояло из разнородных племен; и уж никаким образом не могло рассматриваться в качестве конкурента-противника Ашэдгуна. «Что? Хуминдар? Не смешите меня!» Первый (да и последующие) правители этой державы покорнейшим образом приглашали Пресветлых посетить хуминскую столицу и тем самым выказывали свое подчинение Ашэдгуну. Пресветлые ездили, принимали дары, благоволили. В обшем, на смену диким племенам (для обороны от набегов которых, собственно, и были построены башни) пришло цивилизованное (ну, почти цивилизованное) государство, с которым было выгодно поддерживать мирные отношения. Кое-кому, конечно, это не нравилось, но в основном ашэдгунцы смотрели на такую метаморфозу одобрительно. Наконец-то на континент-остров снизошел долгожданный покой.

Короче говоря, Обхад, оказавшийся в Северо-Западной, скоро заскучал. В ту пору, во времена своей взбалмошной юности, он с гордостью носил репутацию смельчака. А такие вещи, как репутация, требуют постоянного подтверждения. Возможности? Как правило, такие же зеленые одногодки, для которых все эти штуки с репутациями имеют значение, не оставляют вас без внимания, и подначек вы получаете более чем предостаточно. Главное, выбрать.

Обхад выбрал самую заманчивую. В конце концов, не много храбрости нужно для того, чтобы дерзить офицерам или во время переклички вместо слов «Я, есть!» изобразить «благородную отрыжку». Это все грошовые трюки, за которые сам себя перестаешь уважать. Будущему тысячнику требовалось нечто более значительное.

...О чем разговаривают солдаты в казармах? Правильно, о противоположном поле, для простоты именуемом бабами. Нет, не сомневайтесь, повара добросовестно подсыпают в суп специальный порошок, который обезвреживает определенное количество мыслей подобного направления. Но – во-первых, суп можно и не есть, только выловить куски мяса и всякой там зелени, а во-вторых, никакие порошки, будь они хоть трижды «специальными», не превратят нормального здорового мужика в полноценного импотента, чей круг интересов не простирается дальше «пожрать» и «помахать мечом». Так что как бы ни изощрялись повара вкупе с лекарями, разговоры в казармах имеют своим предметом прежде всего баб: воспоминания, советы, философские размышления по поводу и без повода, пересказы типа «а я вот слышал».

– А я вот слышал, – вздохнул Нирих, – у горцев каждый месяц в полнолуние – оргии. Собираются всем селением, и каждый выбирает ту, которую хочет. Ну и...

– Ты видел? – презрительно спросил Обхад. Он не любил этого выскочку, как не любит любой лидер своего удачливого конкурента Правда, Нирих был большим треплом, и поэтому его уважали меньше, нежели Обхада

Теперь выскочка хмыкнул и постучал себе согнутым пальцем по лбу:

– А ты подумай! Горцы ж к себе никого не пускают. Но люди бывалые, смелые, сумели пробраться и рассказывали. Конечно, на такое решится не каждый...

– Если не ошибаюсь, завтра полнолуние, – нехорошо ухмыляясь, заметил Обхад. – Самое время поразмяться.

Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы покинуть башню обычным путем, через подземный ход. Но друзья помогли: разумеется, в Северо-Западной имелось некоторое количество веревочных лестниц – одну из них и «одолжили» на ночь. Прихватив самое необходимое, Обхад спустился в ущелье и поспешил к северному выходу, чтобы по тропам взобраться к перевалу Анг-Силиб и проследить за оргиями горцев.

Смешно! Его поймали через час и привели в селение – сонное и совершенно не подозревающее о том, что оно должно заниматься в это ночное время всяческими сексуальными излишествами. А молодой ятру, услышавший о том, за чем пришел к ним ашэдгунец, долго и оскорбительно смеялся. Отец насмешника, правда, одернул сыночка и заметил, что тот несправедлив. В конце концов, что знают северяне о горцах?..

В общем, Обхада отпустили. Даже подарили копье, чтобы мог сказать: был, видел; вот даже принес сувенир.

Но он тогда промолчал – было противно наговаривать на нормальных людей. Просто сунул копье в руки обалдевшему Нириху и ушел, конвоируемый, в карцер (каким-то непостижимым образом Хранитель проведал об авантюре). Сей случай невообразимо поднял авторитет Обхада, но вскоре будущий тысячник покинул Северо-Западную, и события давней полнолунной ночи постепенно забылись. Тем более что были они не из тех, которые стараешься помнить.

А вот имя молодого ятру-насмешника поневоле запомнилось: Ха-Кынг.

/смещение – желтый блеск в глазах черного филина/

Тогин отогнал молодого паренька, который вознамерился было пострелять птиц, и устало покачал головой: н-да, набрали же сюда команду. Он постоял еще некоторое время на балконе, полной грудью вдыхая свежий (пока) воздух. Скоро трупный запах перебьет все остальные, но сейчас вокруг было чисто и пахло свободой. Тогин соскучился по такому запаху

Резкий порыв ветра швырнул в лицо холодный глоток воздуха; бывший каторжник закашлялся. Бросив взгляд на небо и кружащих в небе птиц (падалыцики, казалось, слетаются со всего Ашэдгуна), Тогин ушел с балкона.