Дэвид Зинделл - Хранитель Времени

Порой мне казалось, что горячая ванна – высшее из всех достижений цивилизации. Как я тосковал по мылу и горячей воде! Погрузить бы в нее свое измерзшееся тело, чтобы дремотное тепло прогрело его до костей! Снова стать чистым! Мне недоставало звуков, запахов и удобств Города-я ловил себя на том, что думаю о них постоянно. Зачем я покинул Город? Зачем явился сюда в поисках несуществующих тайн, чтобы убивать тюленей, кормить беззубых старцев, нарушать гармонию девакийской жизни? Как мог я поверить, что цивилизованный человек способен жить как дикарь? Откуда набрался такого самомнения?

Бардо однажды за кружкой чая тоже признался, что ему не хватает городских удобств.

– Хотелось бы убраться отсюда побыстрее, как только Катарина соберет свои образцы. Надоела эта голодуха. Всего и дел-то – потрахаться с несколькими мужиками. Извини за откровенность, паренек, но я не понимаю, почему она упускает столько возможностей?

Само собой, он не так желал бы уехать, если бы мог каждый вечер набивать брюхо мясом, а ночью начинять женщин своим семенем. Остальные и вовсе не спешили с отъездом. Соли нравилась суровость первобытной жизни – казалось, он даже наслаждался ею, насколько такой угрюмый человек способен чем-то наслаждаться. Жюстина находила свое новое существование «захватывающим», мать говорила, что способна делать все необходимое для жизни своими руками. Что до Катарины, то она как будто нарочно тянула время, ожидая какого-то важного события – она не говорила, какого.

Новогодние бураны участились, и я стал замечать, что деваки относятся к нам не совсем как к своим. Я не хочу сказать, что они подозревали в нас цивилизованных людей – но многие помимо Юрия тоже считали нас странными и даже хуже чем странными. Охотиться из-за бурь стало трудно и опасно, и голод усиливался. Люди ворчали, жаловались и спорили по поводу дележки мяса. Мне не раз доводилось слышать, что я, убив своего доффеля, принес племени несчастье вместо удачи. По пещере прошел слух, что я скормил Шанидару половину нежной гагачьей печенки. (Я и в самом деле после своего знакомства с Пещерным Старцем то и дело таскал ему лакомые кусочки, чтобы поддержать в нем жизнь. Я знал, что поступаю неправильно, но что я мог поделать?) Между женщинами ходила еще одна злобная сплетня, которая мало-помалу дошла и до их мужей. Мне следовало заподозрить неладное еще в ту пору, когда Пьеро из Еленалины и Олин из Шарайлины заявили о своем намерении уехать на западные острова. Я думал, что причина этому – голод, но вскоре узнал, что они жалуются на другое.

Однажды вечером, после долгой бесплодной охоты, Юрий подошел ко мне в лесу и сказал:

– Пьеро говорит, что голод вызвал ты, но он заблуждается. Если бы Тува не захворал ротовой гнилью, у нас было бы много еды.

Я согласился с этим.

– Но все же странно, что животные не выходят больше на наши копья, верно?

Я признал, что это странно.

– Хотя Пьеро неправ, что винит тебя, я не виню его за это. А ты? Есть и другие, которые видели твое странное поведение и потому винят тебя в своих неудачах. Я к таким людям уважения не питаю, но как я могу упрекать их?

– Что в моем поведении такого странного? Они винят меня за то, что я убил тюленя?

Он поднял исполосованную шрамами руку и покачал головой.

– Дело не в этом, хотя мало кто способен убить своего доффеля. Дело вот в чем: умному человеку лучше не оставаться в хижине наедине со своей сестрой, особенно если сестра красива, как Катарина. Тогда никто не обвинит его в гнусности, которая приносит племени несчастье.

От этих слов мне скрутило живот. Краска вины залила мои щеки, и я возблагодарил ледяной ветер, от которого лицо у меня и без того уже побагровело. Юрий, прислонившись к валуну, дышал паром и смотрел на широкую белую долину внизу. Мне хотелось сказать ему, что те, кто обвиняет нас с Катариной в кровосмешении, клевещут на нас. Мне хотелось крикнуть на всю долину, что Катарина мне вовсе не сестра. Мне хотелось развернуть перед старым деваки весь ковер лжи и обмана, который мы соткали, выдавая себя за алалоев. Мне хотелось сделать это по двум причинам: чтобы положить конец нашей дурацкой затее и чтобы не выглядеть бесчестным в глазах Юрия. Но я ничего не сказал, ничего не сделал. Как объяснить этому одноглазому дикарю всю сложность цивилизованной жизни и эзотерическую подоплеку нашего поиска? Я промолчал, и Юрий пожал плечами.

– Катарина тоже странная женщина.

На десятый день средизимней весны я убедился, насколько серьезны обвинения против меня. Это был день внезапных снежных шквалов и тяжелого сырого воздуха. Снег был серый, как свинец, и деревья на фоне ненастного неба казались черными. То и дело срывавшийся ветер нес запах мокрого грифеля. Несколько мужчин, которые накануне отправились охотиться – все из Шарайлины, – вернулись в пещеру к вечеру, когда снег, горные склоны и низкое небо слились в сплошное серое море. Они нашли мясо, заявили Аурай и его сын Вишне, стряхивая снег со своих сырых парок. За ними шел Один Безобразный, грубиян с изуродованным шрамами лицом. Он волок за хвост тушу наполовину съеденного зверя, направляясь к хижине Шарайлины.

– Мясо Сабры! – пояснил он. Его семейство во главе с женой Джелиной, такой же безобразной, как и он, высыпало из хижин, улыбаясь и жадно нюхая воздух.

Я стоял на утоптанном снегу рядом с нашей хижиной, выстругивая новое копье, и сразу увидел, что мяса слишком мало и вряд ли Один им поделится. Тот уже начал рассказ о том, как им удалось найти волчье мясо.

Накануне, сказал он, охотники Шарайлины выследили Тотунью, медведя, в спускающемся к морю южном лесу. Когда пошел снег, юный Вишне хотел вернуться в пещеру, но Олин повел всех к берегу, где ему послышался грохот камней и рев. Аурай думал, что это ломаются деревья и ревет ветер, но, выйдя из леса, они увидели белого медведя, дерущего волка около кучи камней. Охотники бросились на медведя, но трусливый Тотунья с длинными черными когтями увидел шрамы на лице Олина (так рассказывал сам Олин) и убежал, потому что понял, что Олин когда-то уже сталкивался с медведем и теперь неуязвим. И охотники вернулись с мясом волка, которое, как сказал Аурай, пристально глядя на своего брата, «конечно, не такое жирное и мягкое, как у медведя, зато и достанется не так дорого».

Несколько мужчин из Манведины подошло послушать рассказчика. Сын Висента, Вемило, и озорник Чокло начали отпускать шуточки. Сейв, очень похожий на своего брата Лиама, хотя не такой красивый и не такой большой, смеялся над Олином, прикрывая рукой глаза. Лиам тоже вышел из хижины и присоединился к потехе.

– А ты уверен, что это Сабра? – Он облизнул свои красные губы и откинул назад свои белокурые волосы. – Я, знаешь ли, хотел бы удостовериться, прежде чем начать его есть.