Дэвид Зинделл - Сломанный бог

Хануман вышел из комнаты, и Данло признался Тамаре:

– Иногда ему нравится причинять людям боль, это верно. Но я не вижу, зачем он мог бы захотеть сделать больно вам.

Кто-то толкнул Данло сзади, заставив приблизиться к Тамаре. Народу в комнате прибывало, и становилось очень душно. Многие курили семена трийи, семечки громко щелкали, и под всеми тремя люстрами клубился лиловатый дым, щиплющий глаза и дурманящий голову. Тамара стояла под самой люстрой, и электрический свет, отражаясь в хрустальных подвесках, одевал ее в сиреневые тона. Данло она представлялась статуей богини, изваянной на планете Гемина. Но тут ее гибкие мускулы дрогнули под голубовато-сиреневой пижамой, и он остро осознал, что она живая, из плоти и крови, и дыхание у нее сладкое и горячее.

– Иногда мне кажется, что у куртизанок и цефиков слишком много общего, – сказала Тамара. – И они, и мы слишком хорошо сознаем силу слов.

Они стояли теперь так близко, что Данло ощущал влажность ее дыхания и мог говорить, не повышая голоса.

– Я слышал, что куртизанки мастерски владеют искусством вести разговор.

– Беседа – это третье из величайших удовольствий.

– Но я еще ни разу… не разговаривал с куртизанкой.

– А я еще ни разу не встречала таких, как вы, – улыбнулась Тамара.

– Но, наверно, слышали обо мне, да?

– Хануман рассказал мне, как вы добирались до Невернеса. Как вам пришлось съесть собак, чтобы выжить. По-моему, он питает к вам некоторое почтение.

– А не рассказывал он вам, как и где я родился?

– Я слышала эту историю. Нелегко, мне думается, быть сыном Мэллори Рингесса.

– О, это не так уж трудно. Жить в городе, где люди способны поклоняться человеку, ставшему богом, – вот что тяжело.

– Я думаю, что люди во всех городах примерно одинаковы.

– Цивилизованные – да. Но есть люди, которые живут по-другому.

В ее взгляде он увидел понимание.

– Вы говорите об алалоях?

– Да.

– Но разве вам нельзя когда-нибудь вернуться к ним? К их образу жизни?

Данло потер лоб и потрогал перо в волосах.

– Я никому об этом не говорил, но я часто мечтаю о том, чтобы вернуться.

– Потому что алалои живут проще, чем мы?

– Нет, не в этом дело. Не только в простоте. Всю жизнь я ищу красоту, которую называю «халла». Халла – это… гармония жизни. Связанность всего сущего, паутина, то, как каждая вещь становится собой только во взаимодействии со всеми другими. Я видел эту красоту… пару раз, в детстве, в тихие звездные ночи.

Тамара протянула руку в пространство между ними там, где ее пижама почти соприкасалась с камелайкой у него на бедре, и переплела свои длинные пальцы с его.

– Несколько лет назад я слышала в записи один из алалойских диалектов, и этот язык показался мне красивым.

– Вы знаете много языков?

– Я впечатала себе, если правильно помню, четырнадцать и выучила обычным способом еще три.

Тамара, как и многие куртизанки, предпочитала общаться с клиентами на их родном языке. Знающие об этом иногда отзывались о куртизанках – обычно с непристойным подтекстом – как о мастерицах языковедения.

– А из алалойского вы что-нибудь помните?

– Нет, но мне нравится, когда на нем говорят.

Данло сжал ее пальцы. Она стояла совсем близко, глаза в глаза, и он впивал чистый запах ее волос.

– Халла лос ли девани ки-шарара ли пелафи нис ни мансе.

– А что это значит?

– Халла та женщина, которая зажигает в мужчине благословенный огонь.

Тамара засмеялась с откровенным восторгом.

– Ты красивый мужчина, и мне нравится говорить с тобой. Но хорошо, что ты не сказал этого при своем друге. По-моему, он чувствует к тебе сильную ревность.

– Кто, Хануман?

Тамара со вздохом кивнула.

– Мне думается, он уже собирался предложить мне контракт, когда ты подошел к нам.

– Но он кадет – разве ваше Общество заключает контракты с кадетами?

– Общество нет. Но некоторые кадеты, несмотря на свой обет – надеюсь, я никого этим не оскорблю, – имеют при себе деньги, и некоторые куртизанки тайно заключают с ними контракты.

– Чтобы заработать, да?

– Не делясь при этом с Обществом. Таких куртизанок, конечно, наказывают, если поймают, но тем не менее это случается.

– Не знаю, откуда у Ханумана могли взяться деньги.

– Это не так уж важно. Боюсь, мне пришлось бы разочаровать его, с деньгами или без.

– У такой красивой женщины, как ты, должно быть много контрактов.

– Мое Общество обеспечило меня контрактами на пятнадцать ночей вперед.

Данло высвободил свою руку, снял, не заботясь ни о чем, перчатки и сунул их в карман. А после осторожно снял тугие шелковые перчатки с рук Тамары. На среднем пальце левой руки она носила золотое кольцо в виде змеи, кусающей собственный хвост, но Данло почти не обратил на это внимание.

Соприкосновение их горячих обнаженных пальцев привело его в восторг, и он дерзко осведомился:

– Но на эту ночь у тебя контракта нет?

– На эту нет. – Она сжала его пальцы и улыбнулась.

– У меня нет денег… и никогда не было.

– Иначе ты предложил бы их мне?

– Деньги – это ведь просто символ, правда? Бессмысленно предлагать их в качестве подарка. Если бы я мог подарить тебе что-то, это была бы жемчужина, чтобы носить ее на шее. Ты видела те, которые находят в раковинах палыгульвы? Они красивые и очень редкие.

– Данло, не нужно обещать невозможное.

– Что же мне тогда тебе подарить?

Вместо ответа Тамара притянула его руки к своему животу.

– Как ты красив. Я еще ни разу не заключала контракта с мужчиной из-за одной красоты.

Тогда он засмеялся, легко и радостно, как иногда случалось едим в моменты наивысшего восторга. Этот звук среди смеха десятков людей, куривших психоделические семена трийи, мог бы остаться незамеченным, но Тамара засмеялась тоже, и их взаимная страсть привлекла многочисленные взгляды. Данло было все равно – он не видел никого, кроме Тамары. Они смотрели друг другу в глаза, как будто были одни в этой комнате, а может быть, и во вселенной. Они смотрели иглубоко понимали друг друга умом и сердцем: им обоим казалось очень забавным стоять вот так, на виду, держаться за руки и влюбляться все больше. Это понимание было как нельзя более реальным – реальнее даже, чем даже запах Тамариных мускусных духов и едкого пота Данло. Оно уводило его в блистающее дикое будущее, которое осуществлялось прямо сейчас, в ее прекрасных глазах.

– Побыть бы вдвоем, – сказал он.

– Да, хорошо бы. У меня дом на Северном Берегу – можно пойти туда.

– Слишком далеко. Долго идти.

– Куда же нам тогда податься? – засмеялась она.

– Я слышал, что в этом доме тридцать спален. Не могут же они все быть заняты в этот час.

– Ты предлагаешь осуществить наш контракт прямо здесь и сейчас?