Дэвид Зинделл - Сломанный бог

– …это можно описать только как неизбежность…

– …ощущение полного покоя должно быть…

– …в моем мозгу как будто огонь вспыхнул и…

– …как можно описать информацию, закодированную в свет?

– …нельзя сказать, что я что-то понял…

– …мечта, Старшая Эдда всего лишь мечта, и мы не…

– …да, да, мы могли бы стать богами, и Мэллори Рингесс…

– …если Эдда – это инструкция, как стать богами, то…

– …а потом я превратился в пульсирующий световой шар…

– …энергетическая плотность должна быть почти бесконечной…

– …и расширяться, иначе она просто схлопнется…

– …черная дыра в центре галактики, куда меня затянуло…

– …эмбриональная стадия была очень четкой, мне пришлось вернуться, но…

– …дальше транскрипции ДНК ничьи воспоминания не идут…

– …Эльдрия все закодировала в ДНК, память и…

– …бесконечные возможности, но только богу доступно…

– …вспоминать слишком долго: это все равно что опьянеть от огня…

– …обезуметь, если надолго задержаться в пространстве памяти…

– …видите, даже сын Рингесса вернулся, и…

– …его, кажется, зовут Данло ви Соли Рингесс…

– …они оба дикие, но там остается только цефик…

– …да-да, он призывал Бога, он затерялся в…

– …великое воспоминание столь же редко, как молния, бьющая дважды…

– …то же место, которое мы все пытались найти…

– …о Боже, о Боже…

Хануман поворачивался с боку на бок на своем футоне, шевеля тонкими губами. Это он кричал из глубин памяти, призывая Бога, как понял Данло теперь. Глаза его были закрыты так плотно, будто он зажмурился, и капли пота катились по щекам, оставляя дорожки на белой коже. Данло наклонился и прижал ладонь к его губам. Губы Ханумана были твердыми и горячими.

– Ш-ш-ш: ми мокаша ля, шанти, шанти, очнись, брат мой, и успокойся.

Но Хануман слишком увяз, и память не отпускала его. Бардо сказал:

– Ты лучше убери руку, а то как бы он не задохнулся. Словами его назад не вернешь. Ах ты, горе.

Томас Ран, Сурья Нал и другие подошли и стали в кружок над Данло и Хануманом. Огоньки свечей трепетали в их почтительных взорах.

– Кто вспоминает глубоко, тот вспоминает долго, – сказала Колония Мор.

– Данло тоже был глубоко и получил ясное воспоминание, – заметил Бардо.

– Оба кадета ушли уж слишком глубоко, – посетовала Сурья. – Надо как-то контролировать эксперименты, пока у нас никто еще не умер.

– Тише. – Лицо Томаса Рана было спокойно, и серебряные нити поблескивали в его одежде. – От воспоминаний никто никогда не умирал.

Сурья сморщила свое щуплое личико.

– По-моему, молодой цефик выпил слишком много каллы – а ведь его предупреждали.

– Выпей три глотка каллы, и станешь Богом, – вставил кто-то.

– Нужен контроль, – не унималась Сурья. – Я вам говорила.

– Никогда не видела, чтобы кто-то вспоминал настолько глубоко, – сказала Коления Мор, явно потрясенная. – Интересно, что при этом испытываешь?

Томас Ран, став на колени, начал массировать лицо Ханумана, но пользы это не принесло. Хануман продолжал выкрикивать с нарастающей болью, усугубляя общую тревогу:

– Все есть Бог, и я тоже Бог, о Боже, о Боже…

– Дело не только в калле – собственные воспоминания терзают его, – заявила Сурья и метнула на Данло быстрый ехидный взгляд, как бы спрашивая, отчего его друг терпит такие муки.

Хануман стиснул руки над пупком, и Данло накрыл их своей. При взгляде на кольцо озабоченных лиц ему явилась одна истина из Старшей Эдды. Мы все – пища для Бога, вспомнил он. Мы все…

– Итак, юный цефик теперь Бог, – сказала Сурья Бардо. – Мы все испытывали искушение заявить об этом, не так ли?

– Не нужно толковать чужой опыт, – ответил Бардо.

– Но Мэллори Рингесс не стал богом только оттого, что вспомнил Старшую Эдду. Потребовалось нечто большее.

Данло нащупал на запястье Ханумана пульс, частый, как у птицы, расходящийся дрожащими волнами до кончиков пальцев. А самого Ханумана захлестывает волна памяти, подумал Данло.

Закрыв глаза, он пропустил через себя собственную память.

Вселенная – это чрево, рождающее богов.

– Мы должны носить Рингесса в сердце, – продолжала Сурья, – чтобы его сострадание указывало нам дорогу – Великое знание, доступное нашей памяти, ничего не значит без сострадания, позволяющего его понять. Мэллори Рингесс всю жизнь искал любви и сострадания, и мы тоже должны обрести их, чтобы пройти его путем.

Надеро девам аркайер, вспомнилось Данло. Никто, кроме бога…

Под успокоительную музыку флейт и арф он открыл глаза и улыбнулся Сурье Лал.

– Никто, кроме бога, не может поклоняться богу, – произнес он.

– О поклонении здесь речи не было, – ответила Сурья.

– Но вы говорите о моем отце, и в каждом вашем слове слышится поклонение. Он был человеком, как все, а теперь, как говорят, стал богом. Мы действительно можем стать богами, но когда человек поклоняется чему-то, он совершает великий грех.

– Грех – следовать по пути, который Рингесс указал человечеству?

– Но ведь путей много. Сколько людей, столько путей.

– Нам известен только один путь сделаться богом, молодой пилот.

– А вы кем хотели бы стать: богом… или Богом?

Сурья, взглянув на Бардо, сказала:

– Как неоднократно повторял мой кузен, мы не собираемся создавать религию. О Боге я не знаю ничего, но знаю, что для человека бессмертие возможно. Ему доступны великая сила и бесконечный рост. Рингесс часто говорил о возможностях человечества. Бесконечные возможности.

Данло, не отнимая ладони от рук Ханумана, чувствовал, как подымается и опадает живот его друга. Этот ритм возвращал его в воспоминания, и он, глядя на искусанные в кровь губы Ханумана, думал о бесконечных возможностях. Через некоторое время он произнес с трудом, говоря то ли с Сурьей, то ли сам с собой:

– Есть возможность развить в себе… новый способ видения. Это может любой, будь то человек или бог. Еще вчера я этого не знал, но теперь знаю. То есть я всегда это знал, но сегодня, в Эдде… это новое чувство. Назовем его юген, лучшего слова не придумаешь. Юген – это способ видеть под внешним покровом сосновых игл, льда или слов всю хрупкость вселенной. В ней все хрупко – наши глаза, наше дыхание, наша математика, наши звезды. Хрупко и в то же время прочно, как алмаз, вечно. Парадоксы. Нельзя видеть что-то, не видя, что это ничто. Юген – это умение видеть связанность всех вещей. Вложенность прошлого в настоящее, «тогда» в «теперь». Материя – это память, и ДНК, и жизнь, и в каждого из нас вложена память о будущем. Увидеть то, что десять миллиардов лет ждало своего осуществления. Возможности эволюции – вы даже не представляете себе этих возможностей.

Данло, сидя с подвернутыми ногами, долго еще говорил о Старшей Эдде – вернее, рассказывал Сурье и остальным о своем знакомстве с ней. Трудно было описывать неописуемое, но многие здесь сами вспомнили Эдду, хотя и неглубоко, и понимали почти все из того, что он говорил. Наконец Бардо, встав, опустил руку на голову Данло и оглядел лица вокруг, светящиеся волнением и ожиданием.