Барри Лонгиер - Мир-Цирк

Наавон встал:

– Госс, со временем эта планета просто перестанет существовать. Как можно связывать себя с этим неустойчивым, мелким уголком настоящего, когда впереди – безграничное будущее?

– Я никогда не увижу его.

– А-ах! – Наавон отвернулся. – Что толку говорить с тобой?

– Возможно, никакого.

Командир посмотрел на Госса:

– Тогда скажи мне, Госс. Если таковы твои чувства, почему же ты не дезертировал? Почему не присоединился к жалким войскам Момуса? Почему ты по-прежнему здесь, со мной?

Госс поднял флейту и внимательно посмотрел на нее:

– В масштабе мироздания, Наавон, мои соображения – пустяк: присяга одного солдата служить другому. Как я сказал, это пустяк, но для меня это важно. – Госс снова заиграл.

Наавон поднял голову. В камеру вошел одетый в алое с пурпуром человек с факелом.

– Идите со мной. Вы, двое, будете обедать с Алленби.

Костер в центре большой подземной комнаты шипел и трещал, отбрасывая на стены большие тени сидящих вокруг него. Алленби посмотрел направо, где сидела предсказательница Гене, пытаясь поймать ее взгляд. Гене, однако, была поглощена изучением двух арванианских офицеров, сидящих напротив нее. Алленби посмотрел на обеспокоенное лицо Наавона Дора; трудно было поверить, что арванианин озабочен только фактом пленения. Тот, кого звали Госс, смотрел, как Дишну, второстепенный клоун из Дирака, исполняет комическую пантомиму о человеке, строящем дом резиновыми инструментами. Клоун закончил и поклонился.

Алленби захлопал:

– Великолепно, Дишну. – Он полез в кошелек и вытащил несколько медяков. – Вот.

Предсказательница и униформист по имени Пейнтер также подали клоуну медяки. Потом Дишну посмотрел на арванианина по имени Госс. Госс залез во внутренний карман кителя и вытащил бумажник.

– Превосходное представление, клоун. Кредиты Десятого Квадранта принимаются?

Дишну нахмурился:

– У тебя нет медяков?

Госс пожал плечами:

– Мне кажется, в сложившихся обстоятельствах эти деньги могли бы быть многообещающей валютой.

Алленби засмеялся и бросил Госсу маленький кошелек:

– Вот, я поменяю твои бумажки.

Госс подал клоуну несколько медяков, потом передал кошелек Наавону. Другой арванианин, казалось, сильно удивился, потом взял несколько медяков и вложил в руку Дишну. Алленби потер руки:

– А теперь, возможно, немножко магии?

Дишну сел и кивнул:

– Да, Великий Алленби, мне бы хотелось увидеть твою иллюзию с ночным цветком.

Пейнтер засмеялся.

– Возможно, нашим гостям хотелось бы выступить?

Госс вытащил флейту:

– С удовольствием.

Пейнтер покачал головой:

– Тебе удовольствие, а нам страдание.

Госс ткнул флейтой в Пейнтера:

– Если не ошибаюсь, Пейнтер, ты наряжен разнорабочим...

– Униформистом.

Госс кивнул:

– Может, тогда нам посмотреть твое выступление? Возможно, ты продемонстрируешь нам поднятие, погрузку и перевозку? – Пейнтер вспыхнул.

Госс поднес флейту к губам и сыграл сложное упражнение. Потом он заиграл печальный, запоминающийся мотив. Разговоры у других костров стихли; все, находящиеся в пещере, слушали. Алленби чувствовал, как в груди закипают слезы: флейта Госса вызывала в душе образы боли, одиночества и бессмысленности бытия. До войны это, возможно, был бы просто еще один мотив. Но, слушая, он понимал, что эта солдатская песня рассказывает о риске, о завоеванных и потерянных мирах, о стремлении к смерти, о жизни, переполненной событиями, но лишенной смысла. Неожиданно песня умолкла. Алленби поднял глаза. Пейнтер, кивнув, наклонился и опустил медяки в руку арванианина.

Предсказательница Гене положила руку на плечо Алленби, но тут Наавон встал, наклонился и вытащил из костра головешку. Он повернулся, вышел из круга позади Дишну и начал рисовать углем на стене пещеры. Алленби не мог уловить смысла небрежных линий и кривых, но все время, пока Наавон рисовал, он чувствовал, как рука Гене сжимает его плечо.

– Есть! – шепнула она. – Теперь я могу читать их!

Пока арванианский офицер рисовал, Гене поманила зазывалу, тихонько передала ему несколько мовиллов и что-то шепнула на ухо. Зазывала кивнул и прокрался к своему костру. Предсказательница снова повернулась к Алленби:

– Я уже послала весточку Джеде. Пусть готовит цирк к представлению.

– Зачем?

– Великий Алленби, ты должен предложить арванианам перемирие.

Алленби нахмурился:

– Ты уверена?

Гене тоже нахмурилась:

– Предсказательница я или нет?

– Ты, конечно, предсказательница, – прошептал Алленби, – но Наавон Дор захочет знать основание для перемирия.

– Скажи ему, что перемирие тебе нужно, чтобы устроить представление.

– Представление...

– Прошу прощения, – вмешался Госс. – У вас принято болтать во время представления?

Алленби поднял брови и пожал плечами:

– Извини, Госс. Никто не хотел обидеть твоего командира.

Госс кивнул и обратил взгляд к рисунку, начавшему обретать форму под головешкой Наавона.

– Помните об этом, когда придет время платить моему командиру гонорар.

Два дня спустя Алленби стоял на опушке большой поляны, наблюдая, как две роты вооруженных арванианских наемников общаются с тремя сотнями вооруженных защитников Момуса. Оба отряда собрались на поляне, ожидая начала парада-алле. Этого достаточно, чтобы проверить, доверяешь ли ты предсказателям. Визг паровой каллиопы послужил сигналом, и толпа на дальнем конце поляны расступилась, пропуская клоунов в ярких костюмах, а за ними – вереницу ящеров, коней, жонглеров, акробатов, платформу на колесах, везущую воздушных гимнастов, потом саму каллиопу, ревущую марш, который можно было услышать даже на расстоянии двух дней пути при встречном ветре.

Арваниане и момусиане по большей части избегали друг друга. Но вот начали образовываться маленькие группки. Момусиане указывали на различных звезд арены, объясняли любопытным наемникам номера. К заходу солнца, где-то на середине представления, факелы, закрепленные по периметру, освещали момусиан и арваниан, передающих друг другу кувшины с заболонным вином, обсуждающих достоинства различных номеров и... смеющихся.

Алленби почувствовал, что рядом кто-то есть, обернулся и встретил взгляд Наавона Дора.

– Командир Дор.

Наавон кивнул:

– Лорд Алленби. Можно задать вопрос?

– Конечно, хотя не обещаю ответить.

– Это перемирие, цирк... почему вы предложили это?

Алленби пожал плечами:

– Вы знаете о наших предсказателях, старший офицер?

Наавон нахмурился:

– Та, которую зовут Гене, что-то такое поняла в моем рисунке, не так ли?

– И в песне Госса.

Наавон опустил глаза, потом покачал головой:

– Гене увидела во мне что-то, что не допустит уничтожения этого цирка. Как она видит то, чего не вижу я?