Ник Полотта - Бюро-13

Расстелил на дне мусорного контейнера кусок огнестойкой ткани, положил все это сверху и вылил туда все шесть бутылок "Чистейшего" – девяносто девять процентов чистого спирта! Поставил часы и зажигалку на "Взрыв", схватил бутылку с виски – и наутек. Едва успев выбежать на улицу, услышал позади грохот: оборачиваюсь – аллея охвачена пламенем, усыпана осколками, обломками… Вокруг на несколько кварталов светло как днем. Уношу ноги и вижу: мимо проносится на взрывной волне вечная расческа, ударилась о кирпичную стену и умчалась Бог весть куда, неповрежденная. Попробуй уничтожить… Окна стали оживать. Я вылил себе на одежду остатки виски, сунул бутылку в карман, взвел курок "магнума" и с воплем: "Пятнадцать человек на сундук мертвеца! Йо-хо-хо! И бутылка рома!.." – пальнул по зеркальной витрине из обоих стволов. Завыла сирена – сигнализация сработала.

Вряд ли стоит говорить, что даже в Садл-Бруке полицейские легки на подъем. Когда они подъехали, я как раз заряжал "магнум", осталось всего три патрона. Примерно в половине квартала от меня копы тихонько выпрыгнули из машины и стали подкрадываться с пистолетами на изготовку. Молодцы! Я опасен – "вооружен и очень опасен"! Чтобы убедить их в этом, я снес башку уличному фонарю, помочился в штаны и на всякий случай заорал: "Пиастры! Пиастры!" – ради блага Америки.

– Эй, бросай свою пушку, парень! – обратился ко мне сержант.

Голос тихий, приятный, с умиротворяющими интонациями: должно быть, не одному буяну заговорил зубы.

– Пр-рава не имеете меня ар-рестовывать! – рявкнул я и громко икнул. – Я… "я не то чтобы чокнутый какой…" Я… Я – гр-ражданин Марса!

Сержант улыбнулся.

– Разумеется. Я тоже. Кореш, значит. Земляк!

Черт, этот парень и правда знает свое дело. Я лихорадочно соображал.

– Ты мне не кореш! – Тут я покачнулся, и уже не нарочно: эта пакость, да еще выпитая на пустой желудок, свалит любого. Хватит, пожалуй, палить из "магнума", еще и впрямь кого-нибудь подстрелишь. – Др-ряносос паршивый! Биггл-миггл!

– Неправда, – не согласился он и подобрался ближе. – Это мой напарник. Профессионал экстра-класса!

Я пустил слюни и замахал над головой "магнумами".

– Др-раный землелюб! "Пей – и дьявол тебя доведет до конца! Йо-хо-хо! И бутылка рома!" П-пошли…

– Эти пушки на Земле не действуют, – предупредил "кореш", приблизившись на расстояние вытянутой руки. – На, возьми мою! – И протянул мне пистолет, – ясно, незаряженный.

– Осторожно, он нас слышит! – С этими словами я выпустил в небо последние патроны и потянулся за пистолетом.

Напарник схватил меня сзади. Я упал лицом вниз; копы навались сверху и заломили мне руки; щелкнули наручники.

– Заткнись, псих! – гаркнул второй сержант. – Кончай нам мозги пудрить!

Я перекувырнулся и заорал:

– Я прибыл с Марса! Марс! Марс! Меня нельзя… ар-рестовать! Я должен в-вернуться на кор-рабль – или ум-мереть!

Наручники прямо вонзились мне в запястья… Меня сильно дернули и поставили на ноги; я рыгнул копу в лицо. Второй обыскал меня с головы до ног.

– Фу, вонища!

– Не сметь тр-рогать меня т-там! – завопил я во всю мощь легких. – Это смер-ртельно для марсианина, а я – м-марсианин! С Марса! Кор-рабль! Мне надо… вернуться н-на Марс!

– Ну и где твой корабль? – Коп так схватил меня за шкирку, что я чуть не задохнулся. – На Луне, что ли?

Давно бы тебе догадаться задать этот вопрос!

– В Бангор-Мейне! – крикнул я, пытаясь вызвать у себя рвоту.

Второй сержант от удивления не сдержал улыбки.

– В Бангор-Мейне?

Я стал вырываться.

– Жители Земли не смеют пр-роизносить это слово! Только марсиане… т-такие, как я! Бангор-Мейн! Бангор-Мейн! Ах ты…

Я лягнул одного полицейского в живот, резко повернулся на сто восемьдесят градусов и заехал второму в челюсть, но от хорошего удара сам свалился на землю. Ух! Патрульные снова приблизились, и я выдал все, что только мог в этих условиях: лягался, кусался, царапался и оглашал округу воплями, – мол, я марсианин и направляюсь в Бангор-Мейн!

Тактичные полицейские Садл-Брука уж слишком долго раздумывали, как со мной поступить, – я бы столько не чикался. Наконец все в ссадинах и кровоподтеках, грязные, наполовину оглохшие от моих воплей, они прибегли к дубинкам и дали им основательно поплясать на моей черепушке, азбукой Морзе вбивая в нее ту непреложную истину, что время позднее. Перед глазами у меня плыл розовый туман… Я еще несколько раз подряд выкрикнул "Бангор-Мейн". Видимо, это задержание станет самым памятным в жизни двоих садл-брукских сержантов – уж я приложил все усилия! От этого зависели судьбы мира. И возможность отомстить за тоненькую девчонку, чье имя мне так и не довелось узнать.

Я торчал в камере (от меня на добрую милю несло дезинфекцией) и пытался усмирить дикую головную боль от скверного алкоголя и от побоев, когда на стене появилась вдруг горизонтальная линия – примерно на высоте шести футов от бетонного пола. Она стала стремительно удлиняться в обе стороны, пока не достигла футов трех в длину; тогда от обоих концов пошли перпендикулярные линии вниз, до самого пола, и наконец прямоугольный кусок стены со скрежетом отошел в сторону. Из образовавшегося проема возникла Минди.

– Привет, Эд!

Я заглянул в пролом, увидал небольшой лесок, наш чикагский "РВ", спрятанный между деревьями, и зашипел:

– Шшш! Не так громко!

Остальные сорок обитателей камеры спали сном младенца – лично я уверен, что даже прямая бомбежка с воздуха не разбудила бы этих ребят, но осторожность прежде всего.

– Что ты затеял? Вытащить тебя отсюда?

– Слушай… – Я с трудом поднялся на ноги. – Мы нашли Алхимика.

– Здорово! А где Рауль? – В ее голосе прозвучала непривычная нежность.

– Направляется в логово врага на съедение, но украдкой бросает на землю хлебные крошки, чтобы указать нам дорогу.

– Так идем скорей!

Мы вышли через магический проем, и стена вновь сомкнулась. Забравшись в фургон, я поцеловал жену, скомандовал: "Цинциннати!" – и мы отчалили. На видеомониторе в передней части машины изображение Садл-Брука сменилось картой соседнего города.

– Клянусь честью, куда мы все-таки держим путь – в городской концертный зал или в занюханный полицейский участок? – проворчал похожий на медведя рыжий детина за рулем в развевающейся черной рясе и дорожных сапогах.

На шее этого ирландского голиафа болталось золотое распятие, а из висевшей на бедре Библии в кожаном переплете торчали четки.

– Донахью! – завопил я и тотчас схватился обеими руками за голову, чтобы не дать ей расколоться на куски.

Джордж с Кеном довели меня до диванчика; Тина опустилась на колени, расстегнула аптечку, извлекла на свет Божий целый набор таинственных для меня штук и штучек и принялась священнодействовать: высыпала какой-то синий порошок из пакетика в небольшую склянку с желтой жидкостью. Жидкость позеленела (тоже мне фокус!) и тут же принялась менять цвета: фиолетовый – коричневый – красный – белый – прозрачный. Тина протянула мне склянку.