Эрик Рассел - Ближайший родственник

– Пилот-разведчик, куда вы прете, черт возьми?

– Вверх и обратно, – холодно ответил Лиминг.

– От вас больше вреда, чем пользы, – съязвили на «Уоссуне», оставив его подвиги без надлежащей оценки. – Не суетитесь и валяйте дальше, пока все идет хорошо.

Лиминг заорал в микрофон:

– Вы думаете, я не знаю, что только мешаю всем? Плюнь на построении – пойдешь под трибунал! Помни, парень, коммодору ВСЕГДА нужно отдавать честь! Стоять смирно, когда говоришь со мной! Сломанные застежки на штанах – это саботаж! Выше ногу, сонная тетеря, – раз, два, левой, но-о!

Как и прежде, его слушатели ничего не ответили. Лиминг взялся за рычаги; теперь он двигался параллельно эскорту, но значительно выше. На нижнем экране он увидел, как корабли сопровождения начали разворачиваться по плавной дуге, готовясь лечь на обратный курс. Это означало, что конвой покидает его и отправляется домой. Перепуганный враг, до сих пор не рискнувший войти в зону обстрела, должно быть, принял этот маневр за очередную хитрость и продолжал упорно воздерживаться от атаки.

Корабль Лиминга быстро удалялся от эскорта, и вскоре огоньки кораблей сопровождения исчезли с экранов. Впереди и справа показались две новые вражеские группы. Они двигались в плотном строю и на большой скорости; очевидно, это были два торговых конвоя, старавшиеся держаться поближе к крейсерам прикрытия, Лиминг дал им уйти с чувством глубокого сожаления. Будь у него оружие, он налетел бы на этот парад и уничтожил парочку транспортов, пока экипажи крейсеров не успели проснуться! Но теперь он на полном ходу нырнул сквозь передовую линию вражеских кораблей и согласно инструкции направился к неисследованным тылам. Внезапно на его кормовом экране одна за другой сверкнули две вспышки. Далеко позади прекратили свое существование еще два корабля, но определить, чьи они, было невозможно. Он попытался выяснить это, настроившись на частоту конвоя и послав непрерывный запрос: «Что происходит? Что происходит?» Никакого ответа. На экране полыхнул третий взрыв. Лиминг был уже совсем далеко, но, выпустив в эфир кодовый номер своего корабля, попытался наладить связь еще раз. Никакого ответа.

Если сражение еще продолжается, они, скорее всего, слишком заняты, чтобы отвечать на его запросы. Он многое отдал бы за возможность вернуться назад, ввязаться в заварушку и добавить к космическому мусору обломки двух-трех латианских посудин. Однако, как заметили с «Уоссуна», его безоружный корабль был бы только обузой в бою.

Раздосадовано покусывая нижнюю губу, Лиминг скорчился в пилотском кресле и хмуро уставился на передний экран. Его корабль стрелой мчался в темноту враждебного космоса. В расчетное время он вышел из зоны радиодосягаемости эскадры союзников. Теперь ему не смог бы помочь никто.

С первым миром все оказалось проще некуда. Противник был твердо уверен, что ни один корабль союзников не сумеет проникнуть так далеко без дозаправки и смены дюз. Вероятно, поэтому любое судно, обнаруженное в округе, автоматически считалось своим – или, по крайней мере, нейтральным. На подходе к обитаемой системе неприятельские локаторы засекли корабль Лиминга, но никто не удосужился послать радиовызов, который наверняка выявил бы в нем чужака – ведь пароля он не знал.

Лиминг подобрался к этой системе, пристроившись к небольшому конвою, который возвращался назад со звездного фронта. Он долго двигался за вражескими судами, пока не понял, каким курсом они следуют. Однако он не мог терять дни и недели, плетясь у них в хвосте; поэтому, обогнав караван, Лиминг помчался вперед и, наконец, приблизился к обитаемой планете – пункту назначения конвоя.

Изучить этот мир оказалось несложно. Он дважды облетел планету по экватору на небольшой высоте, позволявшей вести визуальное наблюдение. Для того чтобы составить полное представление о ее статусе в Сообществе, уровне развития и промышленном потенциале, не нужно было исследовать всю ее поверхность. То, что он увидел на протяжении двух витков, вполне удовлетворило бы разведывательную службу союзников. Он обнаружил три космопорта, два из которых пустовали, а в третьем находились восемь торговых судов неизвестной принадлежности и три боевых корабля Сообщества. Ряд признаков указывал на то, что этот мир густонаселен, вполне цивилизован и к тому же обладает значительной военной мощью. Его можно было уверенно отнести к сторонникам Сообщества.

Вернувшись в открытый космос, Лиминг настроился на специальную волну Х и по дальней связи передал всю собранную информацию вместе с данными о приблизительных размерах планеты, ее массе и звездных координатах.

– Я снизился и облетел вокруг этой свалки, – сообщил он и, прикрыв микрофон ладонью, скорчился от хохота. На память ему пришла точно такая же ситуация, послужившая поводом к небольшому конфликту во время его первого экзамена. Тогда, отвечая на вопрос о способах изучения вражеских миров, он написал: «Я должен осторожно приблизиться к незнакомой планете и затем очень быстро облететь ее». Листок вернулся обратно с пометкой: «Почему?» Он ответил: «Болтаться там слишком долго было бы вредно для моего здоровья». Это стоило ему десяти баллов и бесстрастного комментария: «Неправильно и неостроумно». Но экзамен он, тем не менее, сдал.

Ответа на сообщение не последовало, впрочем, Лиминг и не ждал его. Он мог без особого риска посылать информацию, но обратные сигналы, направленные с территории союзников в тыл противника, наверняка возбудили бы подозрения. Радиосвязь была узконаправленной, и латианская разведка только и ждала случая перехватить и попытаться расшифровать любое сообщение с передовой союзников. Однако вряд ли посты перехвата обратят внимание на сигналы, посланные с дальней окраины гигантского сектора пространства, контролируемого Сообществом.

Следующие двенадцать населенных планет он обнаружил точно так же, как и первую: определяя направление межзвездных трасс, Лиминг следовал по ним до конечных пунктов. Каждый раз он передавал информацию, и каждый раз ответом ему было гробовое молчание.

Внезапно он обнаружил, что тоскует по звуку человеческого голоса; он летел уже достаточно долго для того, чтобы люди перестали внушать ему отвращение. Много дней он был заточен в громыхающей консервной банке своего корабля. Дни превращались в недели, недели – в месяцы, и мало-помалу его стало одолевать одиночество. В самом деле, куда ни посмотри – звезды без конца и края, планетам нет числа, и ни одной живой души вокруг! Теперь он был бы счастлив услышать даже занудный голос Крутта, отчитывающий его за действительные или мнимые провинности, а сладостные воспоминания о перепалках с начальством приводили его в восторг.