Алан Фостер - Звезда сироты

На нижнем конце озеро сужалось до маленькой отдушины, а затем кувыркалось с ярким весельем всех горных ручьев вниз по склону, танцуя и падая с текучей хореографией на скалы, сломанные стволы и ветви. Несмотря на густоту верхнего леса, плотный, похожий на земной вереск, покров рос здесь буйно.

Флинкс сорвал маленькие кустики с цветами, со странными похожими на иглы листьями и центрами размножения. По этим джунглям нижнего уровня зарывались, извивались и шмыгали мелкие мохнатые существа.

Силзензюзекс пренебрежительно понюхала, свистя своими спикулами, когда они следили, как крошечное создание с десятью мохнатыми ножками и миниатюрными копытами юркнуло в нору на противоположном берегу ручья.

– Примитивный мир, – прокомментировала она. – Никаких насекомых. – Она уже дрожала. – И не удивительно. Этот мир слишком холоден для них – и для меня.

Флинкс начал рыскать глазами по лесу и тер ладони друг о друга. Время от времени он совал руку за пазуху комбинезона погладить Пипа. Мини-дракончик тоже происходил из парникового мира. Он становился недвижим в инстинктивном усилии сохранить энергию и тепло тела.

– Я, знаешь, тоже не чувствую себя здесь как дома, – сказал ей Флинкс. Обеспокоенно посмотрев вверх, он увидел, что солнце уже наполовину проглочено горой с хребтом, как у покалеченного динозавра.

– Мы можем здесь до смерти замерзнуть сегодня ночью или вернуться и рискнуть встретиться с той самкой, – запинаясь, выдавила Силзензюзекс. – Чудесный выбор ты предоставил нам.

– Не понимаю, – озадаченно пробормотал он. – Я был настолько уверен. Голоса были такими ясными.

– Во сне все ясно, – философски заметила она. – Это реальный мир никогда не имеет смысла, теряет четкость по краям. Я все еще не уверена, что ты не потерял немного четкость по краям, Флинкс.

– Хо, хо, – грянул голос, словно молоток ударил по дну большого металлического котла. Это был настоящий голос, а не телепатический шепот.

– Шутка. Я люблю шутки!

Сердце Флинкса вернулось к нормальному стуку, когда он и Силзензюзекс стремительно обернулись и увидели огромную широкую фигуру, выходившую вперевалку между двух деревьев. Особых физических отличий между туземцами не наблюдалось.

Флинкс, однако, теперь знал, что надо искать нечто менее очевидное. Оно ярко замигало ему, сильное, скрытое мысленное свечение, похожее на светляка, напомнил он себе.

– Здравствуй, Пушок. У тебя есть чувство юмора, но, пожалуйста, больше к нам так не подкрадывайся.

– Чувство юмора, – откликнулся, словно эхо, великан. – Это означает, что я люблю устраивать шутки? – он возвышался над ними на задних ногах, словно башня. – Да. Что лучше, чем устройство шуток? Кроме, может быть, строительства пещер, еды, сна и занятия любовью.

Флинкс заметил, что широко улыбающийся рот двигался.

– Вы разговариваете, – заметила одновременно с ним Силзензюзекс. Она повернулась к Флинксу: – Мне показалось, что ты сказал, что они телепаты?

– Можем пользоваться и мыслеречью тоже, – сказало что-то у нее в голове, заставив подпрыгнуть.

– Так вот что значит телепатия, – прошептала она, переживая этот новый опыт. – Она, в своем роде, очень пугающая.

– Зачем же утруждать себя речью? – поинтересовался Флинкс.

– Это менее действенно, но более забавно, – прохрипел в ответ Пушок.

– Намного более забавно, – подхватили два голоса. Появились бредущие к ручью Ням и Голубой. Опустившись на четвереньки, они принялись лакать воду.

– Почему же вы говорите так с людьми на базе?

– База? Большие металлические пещеры?

Флинкс кивнул и был вознагражден мысленным пожатием плечами.

– Никто не просит нас много говорить. Мы видим у них внутри, что им нравится, чтобы мы говорили вот так, – и он продолжал, выдав несколько урчащих слов и фыркнутых фраз.

– Это делает их счастливыми. Мы хотим, чтобы все были счастливы. Поэтому мы так и говорим.

– Не уверен, что понимаю, – признался Флинкс, усаживаясь на камень и дрожа. У его плеча материализовалась чудовищная фигура, и Силзензюзекс подпрыгнула на полметра вверх.

– Никаких сомнений в этом, – прогремел Можетитак. Одна лапа сжимала два скомканных предмета, в то время как другая держала большой пластиковый футляр. Флинкс почувствовал, как теплая мысль окатила его, словно ведро горячей воды, а затем Можетитак пропал.

– Что это было? – захотела узнать разинувшая рот Силзензюзекс.

– Можетитак, – рассеянно ответил ей Флинкс, изучая принесенное подвижным уйюррийцем. – Термальные костюмы: один – для тебя, один – для меня.

Забравшись в самообогревающуюся облегающую одежду, они провели несколько роскошных минут, размораживаясь, прежде чем начали исследование содержимого большого футляра.

– Еда, – заметила Силзензюзекс. – Два лучемета…

Флинкс сунул руку вглубь контейнера, сознавая, что дрожит. "И это… даже это". Он вытащил руку, держа маленькую, слегка помятую катушку.

– Как? – спросил он с благоговейным трепетом Пушка. – Как он узнал? – Улыбка Пушка была искренней и выходила за пределы застывшей у него на устах.

– Можетитак играет в свои собственные игры. Для Можетитака все – игра, и он очень хорош в играх. Лучше, чем любой из семьи. В некоторых отношениях он как переросший детеныш.

– Детеныш, – согласилась Ням. – Но большой огонек.

– Очень большой огонек, – согласился Голубой, поднимая голову и слизывая длинным языком воду с морды.

– Забавно, когда есть с кем поговорить, – игриво заметил Пушок. Затем он выдал впечатление обиженно нахмурившегося. – Другие прибыли, но не высадились. Можетитак видел их и говорит, что они делали какие-то странные вещи своими конструкциями, орудиями вроде тех, что в металлических пещерах. Они очень разволновались, а потом улетели.

– Церковная изыскательская партия, – без нужды прокомментировал Флинкс.

– Мы не поняли, почему они улетели, – сказал обеспокоенный Пушок. – Мы желали, чтобы они спустились и поговорили. Мы опечалились и хотели им помочь, потому что они были чем-то напуганы. – Снова мысленное пожатие плечами. – Хотя мы могли и ошибиться.

– Не думаю, что вы ошибались, Пушок. Их кое-что напугало, что и говорить.

Силзензюзекс не обращала на него внимания. Она с отвисшими жвалами уставилась на Пушка. Флинкс повернулся к ней и спросил:

– Теперь ты понимаешь, почему этот мир поставили под Эдикт?

– Под Эдикт, – повторил Пушок, смакуя звуки устной речи. – Общее предостережение, заключающее в себе философские рационализации, проистекающие…

– Быстро ты учишься, Пушок, – сглотнул Флинкс.

– О, разумеется, – с детским энтузиазмом согласился великан. – Это забавно. Давай поиграем в игру. Ты придумай понятие или новое слово, а мы попробуем усвоить его, идет?