Харуки Мураками - Дэнс, дэнс, дэнс

– От противного?

– Поедем в самое шумное заведение. Там-то и сможем поговорить с глазу на глаз. Как тебе такая идея?

– Неплохо, но... Куда, например?

– Ну, скажем, в “Шейкиз”, – предложил он. – Если ты, конечно, не против пиццы.

– Да ради бога. Никогда не имел ничего против пиццы. Только... Как же твой имидж? Что, если в таком месте тебя узнают?

Готанда улыбнулся – совсем слабой улыбкой. Силы в этой улыбке было не больше, чем в последних лучах заката, пробивающихся сквозь густую листву.

– Ты когда-нибудь видел, чтобы знаменитости трескали пиццу в “Шейкиз”?

Как всегда в выходные, в пиццерии было громко и людно – яблоку негде упасть. Джазовый квартет – все в одинаковых полосатых рубашках – наяривал на сцене “Tiger Rag”, а студентики за столиками, вдохновленные пивом, надсадно его перекрикивали. В зале царил полумрак, никто не обращал на нас внимания. Пряный запах жареного теста растекался волнами по воздуху. Мы заказали пиццу, купили пива и уселись в самом укромном углу за столик с пижонской лампой-“тиффани”.

– Ну, вот видишь? Всё как я говорил, – сказал Готанда. – И уютно, и успокаиваешься куда больше.

– Это верно, – согласился я. Разговаривать по душам здесь и правда было приятнее.

Мы начали с пива, а чуть погодя вцепились зубами в свежайшую, дымящуюся пиццу. Впервые за много дней я ощущал в желудке космическую пустоту. И хотя я никогда не сходил по пицце с ума, сейчас, откусив лишь раз, почувствовал: на всем белом свете нет ничего вкуснее. Вот, оказывается, как страшно можно изголодаться за четверо суток. Готанда, похоже, тоже был голоден. Без единой мысли в мозгу мы молча жевали пиццу и запивали пивом. Прикончив пиццу, взяли еще по пиву.

– Объеденье! – изрек наконец Готанда. – Веришь, нет – третьи сутки думаю о пицце. Даже сон о пицце приснился. Как она поджаривается в печи и похрустывает слегка, а я на нее смотрю. Просто смотрю и больше ничего не делаю. И так – весь сон. Без начала и без конца. Интересно, как бы его трактовал старина Юнг 90? По крайней мере, я для себя трактую так: “Очевидно, мне хочется пиццы”. Как думаешь? И, кстати, что у тебя за разговор?

“Ну вот, – подумал я. – Сейчас или никогда”. Но сказать ничего не получалось. Дружище Готанда сидел передо мной тихий, расслабленный и наслаждался приятным вечером. Я смотрел на его безмятежную улыбку – и слова застревали в горле. Бесполезно. Сейчас – не могу. Как-нибудь позже...

– Как у тебя дела? – только и спросил я. Эй, так нельзя, – пронеслось в голове.– Сколько ты собираешься буксовать и вертеться по кругу? Но я не мог себя пересилить. Полная безнадега. – Что с работой? С женой?

– С работой – по-старому, – ответил он, криво усмехнувшись. – Без вариантов. Работы, которую я хочу, мне не дают. А которой не хочу – наваливают по самую макушку. Вот и вязну, как в снегу. Продираюсь через сугробы, что-то кричу сквозь пургу – а никто все равно не слышит. Только голос срываю. А с женой... Странно, да? Давно ведь развелся, а все женой называю... С ней мы с тех пор только один раз встретились. Ты когда-нибудь спал с женщинами в мотелях или лав-отелях 91?

– Да нет... Можно сказать, что нет.

Готанда покачал головой.

– Странная это штука... Если долго там находишься – уставать начинаешь. В комнате темно. Окна задраены. Номер-то для секса и больше ни для чего, кому там окна нужны. Была бы ванна да кровать побольше. Ну, еще радио, телевизор и холодильник. Только то, что для дела нужно. Чтобы кого-нибудь трахать, долго и с кайфом. Ну, я и трахаю. Собственную жену. Конечно, получается у нас высший класс. Оба стресс снимаем, обоим весело. Нежность взаимная просыпается. Кончим – и долго лежим, обнявшись, пока снова не захотим. Только, знаешь... Света не хватает. Слишком всё взаперти. Искусственно как-то, придуманно всё. Не по душе, ей-богу. Но, кроме таких заведений, нам с женой больше и переспать-то негде. Прямо не знаю, что делать...

Готанда отхлебнул еще пива и вытер салфеткой губы.

– К себе на Адзабу я ее привести не могу. Газетчики моментально застукают. Уж не знаю, как они это делают, – но разнюхают, это факт. Уехать вдвоем в путешествие тоже не можем. Столько выходных сразу мне никто не даст. Но главное – куда бы ни поехали, нас сразу узнают. Для всех вокруг наши отношения – товар на продажу. Вот и получается: кроме дешевых мотелей, встречаться нам больше негде. В общем, не жизнь, а... – Прервавшись на полуслове, Готанда посмотрел на меня. И улыбнулся. – Ну вот, снова жалуюсь тебе на жизнь...

– Да ладно тебе. Выговаривайся. А я послушаю. Мне сегодня больше охота слушать, чем говорить.

– Ну, не только сегодня. Ты мои жалобы всегда слушал. А я твои – ни разу. На свете вообще мало людей, которые слушают. Все хотят говорить. Даже если особо не о чем. Вот и я такой же...

Джаз-бэнд заиграл “Hello, Dolly”. Пару минут мы с Готандой молчали, слушая музыку.

– Еще пиццы не хочешь? – предложил он. – По половинке мы бы запросто проглотили. Прямо не знаю, что сегодня со мной. Весь день есть хочу – сил нет.

– Давай. Я тоже никак не наемся.

Он сходил к стойке и заказал пиццу с анчоусами. Вскоре заказ принесли, и с минуту мы снова молчали, пока не умяли каждый по половинке. Студенты вокруг продолжали натужно орать. Оркестр доиграл последнюю композицию. Зачехлив банджо, трубу и тромбон, музыканты ушли, и на сцене осталось одно пианино.

Мы прикончили пиццу и помолчали еще немного, глядя на опустевшую сцену. После музыки человеческие голоса звучали неожиданно жестко. Очень неясной, переменчивой жесткостью. Будто что-то мягкое вынуждено ожесточиться – не по своей воле, в силу каких-то внешних причин. Приближаясь к тебе, оно кажется очень холодным и твердым. Но, коснувшись, вдруг обнимает очень мягкой теплой волной. И теперь эти мягкие волны раскачивали моё сознание. Мягко накатывались, обнимали мой мозг – и отползали обратно. Раз за разом, волна за волной. Я сидел и прислушивался, как эти волны шумят. Мой мозг уплывал куда-то. Далеко-далеко от меня. Далекие-далекие волны бились в далекий-далекий мозг...

– Зачем ты убил Кики? – спросил я Готанду. Я не хотел его спрашивать. Вырвалось как-то непроизвольно.

Он уставился на меня таким взглядом, каким обычно пытаются различить что-нибудь на горизонте. Его губы чуть приоткрылись, обнажив узкую полоску белоснежных зубов. Так он сидел, не двигаясь, очень долго. Шум в моей голове то усиливался, то стихал. Чувство реальности то покидало меня, то возвращалось обратно. Я помню его безупречные пальцы, так красиво сцепленные на столе. Когда чувство реальности уходило, эти пальцы казались мне изящной лепкой.

Потом он улыбнулся. Очень спокойной улыбкой.

– Я – убил – Кики? – переспросил он медленно, слово за словом.