Харуки Мураками - Дэнс, дэнс, дэнс

Полное совпадение.

Всё связано , подумал я. Всё замыкается друг на друга. И только я один не вижу ни малейшей логики в этой странной цепи.

Наутро я сходил в авиакассу и заказал билет на послеобеденный рейс. Затем выселился из гостиницы и отвез Юки к матери в Макаху. Еще до обеда я позвонил Амэ и сообщил, что на меня свалились срочные дела, и я вынужден сегодня же вернуться в Японию. Она особенно не удивилась. Сказала, что у нее для дочери место всегда найдется, и что я могу привезти Юки хоть завтра – никаких проблем.

День с самого утра выдался на редкость пасмурным. Очередной шквал дождя мог обрушиться в любую минуту – ничего странного. На все том же “мицубиси-лансере” я мчал по привычному хайвэю вдоль берега, выжимая сто двадцать в час под никогда не меняющийся рок-н-ролл.

– Ты прямо как Пэкмэн, – сказала вдруг Юки.

– Как кто? – переспросил я.

– Будто в тебе сидит Пэкмэн, – пояснила она. – И пожирает тебя изнутри. Твою душу, черточку за черточкой – пиип, пиип, пиип…

– Я плохо понимаю метафоры.

– Ну, что-то тебя грызет.

С минуту я молча вел машину, думая над ее словами.

– Иногда рядом с собой я ощущаю тень смерти, – сказал я. – Очень явственную, плотную тень. Так и кажется: смерть подобралась совсем близко. Еще немного – протянет костлявую руку и вцепится в горло. Но это не очень страшно. Потому что это всегда чья-то смерть, не моя. И рука ее вечно тянется к чужому горлу. Только с каждой чужой смертью душа внутри все больше стирается, во мне остается все меньше меня... Почему?

Юки молча пожала плечами.

– Я сам не знаю, почему, – продолжал я. – Но смерть постоянно меня преследует. И при любой возможности показывается из какой-нибудь щели.

– Может, это и есть твой ключ? Может, как раз через смерть ты и связан с миром?

С минуту я размышлял над ее словами.

– М-да, – вздохнул я наконец. – Умеешь ты нагнать депрессию...

Дик Норт, похоже, всерьез огорчился, узнав, что я уезжаю. Пусть нас ничего и не связывало – между нами установились достаточно добрые отношения, чтобы он испытывал такие чувства. Да и я вполне искренне уважал его “лирический прагматизм”. Прощаясь, мы пожали друг другу руки – и тут я снова вспомнил о комнате со скелетами. Неужели там действительно был Дик Норт?

– Слушай, а ты никогда не думал, какой смертью умрешь? – спросил я.

Он усмехнулся и задумался.

– На войне часто думал. Там ведь много способов умереть. Но в последнее время – почти не думаю. Некогда мне размышлять о таких премудростях. Все-таки на войне человек не так сильно занят, как в мирное время! – засмеялся он. – А почему ты спрашиваешь?

– Нипочему, – ответил я. – Так, интересно стало.

– Я подумаю, – пообещал он. – Снова увидимся – расскажу.

После этого Амэ выманила меня на прогулку. Неторопливо, плечом к плечу мы побрели с ней маршрутом, каким обычно бегают по утрам.

– Спасибо за все, – сказала она. – Я действительно вам благодарна. Просто я не умею это выразить как полагается. Но на самом деле... М-м… Я говорю серьезно. Мне кажется, с вашим появлением многое начало выправляться. От того, что вы с нами, почему-то все происходит как нужно. Мы с Юки отлично поговорили, стали лучше понимать друг друга. А теперь она даже приехала сюда пожить...

– Замечательно, – сказал я. Слово “замечательно” я употребляю лишь в особо тяжелых случаях, когда слов одобрения в голову не приходит, а промолчать неудобно. Но Амэ, конечно, этого не заметила.

– С тех пор, как вы с ней, девочка действительно успокоилась. Большинство ее психозов будто рукой сняло. Определенно, вы с ней совпадаете характерами. Уж не знаю, в чем именно... По-моему, в вас есть что-то общее. Как вы думаете?

– Не знаю, – пожал я плечами.

– А со школой как быть? – спросила она.

– Не хочет ходить – зачем заставлять? Ребенок ранимый, с очень сложным характером, из-под палки все равно ничего делать не станет. Лучше нанять ей репетитора, чтобы усвоила хотя бы самые необходимые вещи. Как ни верти, а стрессы экзаменов, бестолковые состязания, идиотские клубы по интересам, подчинение себя коллективу, лицемерные правила поведения – все это не для нее. Школа – не то место, куда человек обязан ходить против собственной воли. Некоторые могут прекрасно учиться и в одиночку. Куда важнее было бы раскрыть ее индивидуальные способности. И как можно гармоничнее развивать то, что есть только у нее. А там, глядишь, она и сама захочет опять ходить в школу. В любом случае, нужно дать человеку самому за себя решить, вы согласны?

– Да, пожалуй, – кивнула Амэ, выдержав долгую паузу. – Наверно, вы правы. Я и сама никогда не любила всю эту “коллективную жизнь”, школу то и дело прогуливала... Так что я хорошо понимаю, о чем вы.

– Ну, а если хорошо понимаете – что вас тогда терзает? В чем проблема?

Она помотала головой – так энергично, что хрустнули позвонки.

– Да нет никакой проблемы! Просто... с Юки я никогда не была уверена в себе как мать. И никак не могла от этого отключиться. Думала: как же так, что она такое говорит – “в школу можно не ходить”? Когда в себе не уверен, становишься таким слабым, правда? Ведь обычно считается, что бросать школу – антиобщественно...

Я подумал, что ослышался. Антиобщественно?

– Я, конечно, не утверждаю, что прав на все сто... Кто знает, как все сложится. Может быть, ничего хорошего и не выйдет. Но мне кажется, если вы – как мать или как друг, все равно – постараетесь в реальной жизни показать своей дочери то, что вы хоть как-то связаны с ней; если сможете на практике убедить ее, что хоть как-то ее уважаете, – то она, ребенок с отличным чутьем, обопрется на вас – и запросто сделает все, что нужно, сама.

С минуту она молча брела, не вынимая рук из карманов. Потом повернулась ко мне:

– Я вижу, вы очень здорово понимаете, что она чувствует. Как это вам удается?

“Если стараешься что-то понять – что-нибудь поймешь обязательно”, – хотел я ответить, но, понятное дело, смолчал.

Она сказала, что хочет отблагодарить меня за заботу и время, которое я уделил ее дочери.

– За это меня уже с лихвой отблагодарил господин Макимура. До сих пор ломаю голову, куда мне столько...

– Но я сама хочу! Он – это он, а я – это я. Я-то хочу отблагодарить вас со своей стороны! Если этого не сделать прямо сейчас – я забуду.

– Вот и забудьте, велика беда, – рассмеялся я.

Она свернула к скамейке, присела, достала из кармана рубашки сигареты и закурила. Зеленая пачка “сэлема” размякла от пота и потеряла форму. Неизменные птицы все насвистывали неизменные гаммы.

Довольно долго Амэ сидела и курила, не говоря ни слова. Точнее, затянулась она всего пару раз – а потом сигарета в застывших пальцах просто превратилась в пепел, который упал на траву к ее ногам. Вот так, наверное, выглядит умершее Время, вдруг подумал я. Время скончалось в ее руке, сгорело и белым пеплом опало на землю. Я слушал птиц и смотрел, как по дорожкам внизу разъезжают тележки садовников. С тех пор, как мы прибыли в Макаху, погода стремительно улучшалась. Только раз откуда-то с горизонта донеслись слабые раскаты грома, но тут же стихли. Словно какой-то неведомой силой растащило на клочья свинцовые тучи – и привычное солнце вновь залило лучами землю. На Амэ была грубая хлопчатая рубашка с короткими рукавами (для работы она надевала именно эту рубашку, всегда одну и ту же, рассовывала по нагрудным карманам ручки, фломастеры, зажигалку и сигареты), темных очков она в этот раз не надела – и при этом сидела на самом солнцепеке. Однако ни слепящее солнце, ни жара ее, похоже, совершенно не волновали. Хотя в том, что ей жарко, я не сомневался: на шее поблескивали капельки пота, а на синей рубашке кое-где проступили пятнышки влаги. Но она как будто ничего не чувствовала. То ли из-за духовной сосредоточенности, то ли от душевной разбросанности – не мне судить. В общем, так прошло минут десять. Десять минут ухода из времени и пространства в абсолютную ирреальность. Но сколько бы времени ни прошло – ей было все равно. Очевидно, категория времени не входила в список факторов, что обусловливают ее жизнь. А если и входила, то занимала там самое последнее место. Что выгодно отличало ее ситуацию от моей. Я опаздывал на самолет – и хоть ты тресни.