Rominiys - Кошкин домик

Дому такое отношение к хозяйке было не по душе, а значит, и домовику тоже, что и заставляло маленькое существо ломать чары великого мага с большим рвением и усердием. За пару дней справлялся.

Так, в суете дневной и тиши ночной, проходили дни для всех в этом, загадочном на первый взгляд, доме. Всех, кроме одного-единственного жильца. Мальчик, Который Выжил, Гарри, мистер Поттер, Потти, золотой мальчик, дружище, мальчик мой, любимый, уродец — разные люди называли его по-разному, но это абсолютно ничего не меняло. Парень лежал на кровати и, не моргая, смотрел в потолок, наблюдая одну-единственную на всю комнату трещину. Она была не столько широкая, сколько длинная, и заделать этот явный дефект, почему-то никто не спешил. Возможно, оно и к лучшему, иначе мальчику в белой комнате быстро наскучит смотреть на ровный потолок. Сказать точно, что именно он чувствовал, был ли в сознании, или же пребывал в коме, не смогла даже школьная медсестра. На её практике такой случай идеального вкрапления неизвестной болезни в тело мага ещё не было. Это пугало и будоражило одновременно. Поппи тоже, в какой-то степени, считала себя исследователем, жаль только, что объекты медицинских изысканий год от года были лишь дети, а болезни не выходили за рамки стандартных злоключений. Разве что война привнесла в будни медика разнообразие, но порой она не могла отделаться от мысли, что магия вращает этот мир по кругу и даже самые страшные на первый взгляд проклятия пожирателей являлись лишь смелым подражанием уже давно выученных чар. Очень тяжёлые случаи были. Не было неизлечимых. То, что она видела на полях сражений, не считается, там все случаи сложные, а смертельные проклятья назвать неизлечимыми язык не поворачивался. Смерть — это не болезнь. Скорее следствие.

Прошли две недели, и ажиотаж первых дней после трагедии стал сходить на нет, уступая место томительному ожиданию начала учебного года. Гарри, как и прежде, продолжал спать в своей уютной постели, а время утекало, как вода сквозь пальцы Гермионы, которая сегодня уж слишком долго засиделась в ванной. Её мысли были далеки от странного дома и гнетущего чувства, которое появилось не так давно и уже порядком поднадоело, отвлекая от учёбы и беспокойства, — о лучшем друге. Рон в её голове занимал также не последнее место, но чем больше он чудачил, тем меньше она думала, как его наказать, предоставляя выбор заготовленным шаблонам поведения с другом. Отругать, пожурить, обидеться и ни одной лишней эмоции, как будто даже это стало для неё чем-то обыденным. Злиться хотелось на себя. И она злилась. Мысленно покрывая саму себя самыми последними и злыми словами, за бессилие, за недостаток сочувствия, за недостаточную глубину скорби. Сейчас она завидовала Джинни, потому как та заливала слезами подушку почти каждую ночь. Днём младшая Уизли ещё кое-как держала себя в руках, но как только оставалась одна или видела неподвижное тело в светлой комнате, слёзы сами начинали течь по щекам. Наблюдая за ней, Герми открыла, что способна завидовать не только профессорам с их багажом знаний и жизненного опытом или девчонкам, что косяками ходили по школе и непринуждённо болтали о парнях и ежедневных глупостях. Это чувство, что испытывала Уизли, хотелось разделить и уменьшить, настолько — насколько можно. Быть может, Рон станет для неё так же дорог, как и Гарри для Джинни, но дни шли, а чувства единения душ, о котором она читала, так и не наступало. Да что скрывать, оно становилось меньше с каждым розыгрышем над их общим другом. Рон сегодня выдал очередную выходку: как сущий ребенок, он нарисовал на лице у Гарри очки. На вопрос зачем, ответил просто — с открытыми глазами он его, видите ли, пугает, и как только национальный герой проснётся, мы ещё все хорошенечко над этим посмеёмся. Он не просыпался, не моргал, не приходил в сознании, ни делал вообще ничего, чтобы хоть как-то облегчить тяжкие мысли всех его друзей. Даже под действием сильных зелий и лечебных заклинаний, которые плела школьная медсестра одно за другим, парень лежал неподвижно, и с каждым часом желание Гермионы поплакать становилось всё сильнее. Быть может, сегодня ей удастся выплакаться...

Грейнджер томила неопределённость, ведь им не сообщали, что именно произошло с Гарри и как скоро он выздоровеет. О том, что он может и не проснуться, думать не хотелось совсем. Сегодня она не ходила к нему, уделяя всю себя книге, что обнаружился в одном из сундуков в нежилой части дома. Название книги давно стёрлось, и восстановить обложку без применения магии было невозможно, но как только ведьма пробовала заклинания, страницы начинали постепенно истлевать. От восстановления пришлось отказаться, иначе был риск потерять всю книгу целиком. В том, что девушка смогла разобрать, говорилось о причинах кровной вражды магов шесть веков назад и как это могло отразиться на нынешних поколениях. Почти весь текст состоял из рассуждений, домыслов, непонятных и подчас абсурдных теорий, к которым сегодняшний магический мир, и приравнять трудно. Так что это был очередной ничего не значащий фолиант в цепочке уже из трёх книг со сходным содержанием.

Вода уже почти остыла, отчего Гермиона поёжилась. Свет в ванной стал намного тусклее: видимо, несколько магических огней потухло, а это значит, что она просидела в ванной как минимум два часа. Пучки света гасли прямо на глазах, погружая комнату во тьму, и чтобы не пробираться до одежды на ощупь, ведьма протянула руку до столика, на котором осталась её палочка — решение не слишком удачное, но иного в голову не пришло. Последний огонёк погас одновременно со звуком удара деревянного предмета об пол.

— Ну, отлично! — перекинувшись через край ванной, она стала водить по полу руками в поисках пропажи, но так ничего и не нашла. Вода совсем остыла, так же быстро, как и исчезло желание оставаться здесь ещё хоть сколько-нибудь.

Воображение творит с нами страшные вещи: комната, что недавно ещё была в диаметре метра три от силы, стала больше и даже при привыкшем к отсутствию света зрении, всё равно казалось, что стены пропали вовсе. Табурет у ванны, зеркало, столик и одежда, оставленная на вешалке, канули в небытие, заставляя поддаться одному из самых первобытных страхов.

Грейнджер не была трусихой. И страх перед темнотой был с гордостью преодолён ещё в детстве. Но сейчас. Здесь. Темнота казалась противоестественной, словно навеянной чьей-то недоброй волей. Звук шагов совсем близко заставил Герми вжаться в край ванны и едва не взвыть от застывшей в жилах крови. Кто-то был там, во тьме, и он наблюдал за ней. Такой беззащитной и безоружной, запуганной девочкой в ванне. Чуть дёрнув рукой, она почувствовала нечто странное, твёрдое и ребристое, по структуре напоминающей дерево. Глаза кое-как разглядели очертания огромного корневища, расправившего длинные отростки во все стороны и нависшего над её ванной. С пола доносился какой-то шелест, и едва различимое копошение, сопровождаемое скрежетом, отчего девушка ещё сильнее сжалась. Вода стала ледяной, и по нежной коже каскадом побежали сотни маленьких мурашек. Захотелось закричать, позвать на помощь, но голос подвёл, как и весь мир вокруг. Звуков больше не было, и корни уже касались спины, ног и с каждым мгновением оплетали все сильнее и сильнее. Голову девушки резко запрокинуло и шею сдавило невидимой удавкой. Она вцепилась в корень руками, резко дёргая и царапая с такой силой, что на дереве оставались борозды. Грудную клетку сжало, и воздух со свистом вылетел из лёгких, но сделать вдох уже не смогла. Сознание ускользало и уже на границе беспамятства, она услышала несколько шелестящих звуков.