Андрей Тарасов - Оболочка разума

– Успешная реанимация облегчает участь обвиняемого, – терпеливо пообещал доктор Рыжиков.

– Ты, что ли, Петрович? – узнали его наконец.

– Я, – признался он кротко.

– Чтой-то голос не твой, – усомнились внутри. – Ее там нет?

– Отослана в кино, – доложил доктор Рыжиков. – Ты в безопасности.

Дверь приоткрылась. В щели возникло узкое нетрезвое лицо. Не теряя момента, доктор Петрович просунул в дверь носок туфли – на случай, если его не узнают и захотят захлопнуть.

– Мастер! – Узкое лицо стало чуть шире от пьяной улыбки. – Родной. Весьма. Какого же ты… Голос вроде не твой, а рожа твоя. Может, ты вампир в образе мастера? Пришел напиться моей крови?

– Сопротивление бесполезно, – сунул носок поглубже доктор Петрович. – Я воевал в десантных штурмовых группах.

Взяв штурмом комнату, он увидел экзотику. Посередине стояла шеренга бутылок – в основном по ноль восемь. Одни были в разной степени опорожнены, другие еще полные. Хозяин в тельняшке прохаживался перед ними и разговаривал как с людьми, время от времени откупоривая и прикладываясь вразброс. Такова была диспозиция в момент прихода доктора Петровича.

– Мастер пришел, – объяснил он им, усадив гостя в зеленое вытертое кресло, единственную мебель этой комнаты, не считая полутораспальной кровати, больничной тумбочки и этажерки. – Свой в доску. Я вам про него говорил. Он друг. Ему на нас Машка накапала. Сейчас будет нас агитировать. За лобные доли. Но они у нас тоже не медные. Мы сами агитаторы с усами. Ну-с слушаем!

Хозяин тоже был малый длинный, под стать доктору Рыжикову, только сутуловатый и чуть развинченный в движениях. Правда, выпив, он стал как деревянный и держался доска доской с задранным подбородком.

– Виноват, – поправил доктор Рыжиков. – Я бы еще послушал. Может, они что-нибудь скажут?

– Они говорят! – воскликнул радостно хозяин. – Надо только слушать! Они говорят: выпей, Коля, еще и угости нашего дорогого мастера! Налей ему штрафную!

– Да у тебя и ружья нет, – пропустил доктор Рыжиков мимо ушей это заманчивое предложение. – А крик поднял – весь дом в круговой обороне. Вот прибежит участковый, начнет руки выламывать…

– Мастер шутит, – объяснил Коля-хозяин взволнованным бутылкам. – Сейчас он с нами выпьет за здоровье Ядовитовны и Вани Дикого, своих лучших друзей.

Коля поднял почти литровую бутылку, поглядел ее на свет, болтанул чернильную жидкость и сделал гулкий булькнувший глоток прямо из горла.

– На! – протянул он бутылку. – Или стаканом? Ты же воспитанный. Всем дорогу уступаешь. – Он налил полный граненый стакан, от вида которого по спине доктора Рыжикова побежали мурашки.

– Коля, – сказал он просительно, – я ведь контуженный. А завтра операцию готовить.

– Да хоть сию минуту! – воскликнул Коля развязно. – Ты меня когда-нибудь видел без формы? О! Ты, я вижу, усомнился! По глазам вижу, усомнился! Тогда я сейчас добью этот пузырь и…

Коля в тельняшке что-то решил доказать и задрал бутылку донышком к потолку.

– Коля! – с ужасом сказал доктор Петрович. – Это же анилиновый краситель!

– Краситель?! – Коля вытер рот рукавом тельняшки, уже пошедшим чернильными пятнами. – Да! Но это священный краситель!

– Бурда! – с жалостью сморщился доктор Петрович.

– Священная бурда! – подтвердил Коля-моряк. – От слов «академик Бурденко». Отец родной советской нейрохирургии! Но можем перейти с бурды на спирт…

Он с деревянной прямотой отправился в совмещенную ванную, где в тайнике за унитазом была заначена прозрачнейшая склянка.

По всему было видно, что полосатый Коля собрался в далекое плавание, а главным образом – по начатым и заготовленным бутылкам. Доктор Рыжиков представил Аньку с Танькой рвущими зубами любимую вареную колбасу возле велосипедов, лежащих на траве. Валерия небось отдала им свою, прекрасно зная, чем отвлечь этих маленьких людоедок от своих интересов…

– Небось ворованный? – спросил он про Колину склянку.

– Покупного не держим! – гордо ответствовал Коля. – Сэкономленный, чтоб тебя не кривило. Зато кристальный как слеза. Благородный, как ангел с крыльями. Специально для ангелов, таких, как ты, Петрович. Ты знаешь, что ты у нас ангел?

– Конечно, – благоразумно согласился доктор Рыжиков, чтобы не спорить лишний раз. И даже набросал на подобранном куске картона ангела в белом реющем халате и с медчемоданчиком. Ангел пролетал над крейсером. Из крейсерских труб валил дым, ветер трепал развешанные матросские кальсоны, Бугшприт крейсера венчала фигура, похожая на выпившего Колю. – У меня есть даже пара запасных крыльев. Хочешь, подарю?

– Нет! – гордо отказался Коля. – Я буду пикирующим дьяволом. Чтобы боялись.

– Кого пугать-то? – удивился доктор Рыжиков.

– Кого надо, – угрюмо посулил Коля-моряк. – Давай мы с тобой составим гармонирующую пикирующую пару.

– Гармоничную, – подсказал доктор Рыжиков.

– Раз пикирующую, значит, гармонирующую, – заупрямился Коля. – Ты будешь пикировать, творить свое добро, а я после тебя исправлять твое добро на свое зло. И в мире будет гармонировка. Гармонизация…

– А почему не наоборот? – полюбопытствовал доктор Петрович. – Почему сначала не ты со своим злом, а потом не я со своим добром?

Из-под его карандашного огрызка вылетела в небо полуночи странная пара. Один – из себя чернокрылый, в тельняшке и, разумеется, со зверской мордой – сыпал на землю из соответствующего места авиабомбами. По его следам второй, с приторно-сладким лицом и цветочками на концах крыльев, сыпал под себя цветами и конфетами.

– Это я скажу, когда ты тяпнешь, – пообещал моряк.

– Коля, я контуженный, – слабо напомнил доктор Рыжиков.

– А я проутюженный, – мрачно ответствовал Коля. – Мешком стукнутый.

– Голова разболится, – воззвал ко всему лучшему в нем доктор Рыжиков.

Но все лучшее в Коле оглохло.

– Голова не задница, – запросто срезал он. – Сидеть не мешает. Редко приходится видеть людей, равнодушных к халявному спирту. Ты первый такой. Я лично его просто не достоин. Он слишком чист для моих черных мыслей. Не для себя держу, для почетных гостей. Мне и чернил хватает. Ну давай, мастер. А то моя душа не успокоится. А ты успокоишь – и все… Зуб даю, остановлюсь.

Тут его отвлекли. Он раздраженно бросился к окну, в которое ворвалось что-то резкое и вредное. Оно действовало на слух и на нервы как визг циркулярной пилы по ржавому железу. На челюстях у Коли-моряка напряглись желваки. Он мотнул головой, как бы сгоняя с лица муху, которая не сгонялась. Доктор Рыжиков на слух определил, что во дворе вокруг дома гоняли два садиста на велосипедах с моторчиками, исконные враги тихих и правилолюбивых велосипедистов-педальщиков.