Андрей Тарасов - Оболочка разума

– У них и сто семьдесят был богатырский рост, – поспешил успокоить ее доктор Рыжиков. – Это мы с той поры подросли. А у него одних портретов до нас дошло полтысячи, и все разные…

– Вот сейчас я бы поставила тебе пять, – вынуждена была похвалить она. – Даже если не за точность, то за то, что интересуешься.

– Теперь уже диагнозом, – признался в своем интересе доктор Рыжиков. – Неужели я тогда был хуже?

– Особенно когда сказал, что Цезарь зарезал Брута и остальные сенаторы ему отомстили и тоже зарезали, – не удержалась она от безобидного ехидства.

– Неужели? – сильно удивился доктор Рыжиков. – Неужели вы помните?

– А я специальную тетрадочку вела, все ваши открытия записывала. Сейчас перечитываю – это такой роман… Что там твои «Двенадцать стульев»…

– Дадите почитать? – попросил он.

– Дам, приходи… А то вас ничем не заманишь… А я совсем отстала, – вздохнула она. – И читать некогда, внуки теребят… И голова заболела… Кружится… Да еще зрение. Так сижу, тебя вижу, а чуть повернусь, вот так, уже на твоем месте чернота. Может, так и положено в старости?

– Конечно, – уклончиво подтвердил доктор Рыжиков. – А как кружится?

– Да как? Обыкновенно. Представь себе, выхожу из автобуса, два шага делаю и… Главное, схватиться не за что! Хватаю воздух, как будто за поручень. Смешно, наверное…

– Да ничего, – как будто отмахнулся доктор Рыжиков. – Со всеми бывает. – А рука где немеет?

Она показала.

– Вроде как отсидишь или отлежишь… А на самом деле не отсижено… А то на эту ногу ступишь – и как в яму… Ой, думаешь, полетела… Да если бы не голова, все ерунда… И не глаза… Юра, ты что, глазник?

– Да как бы… А судороги больше по утрам или вечерам?

– По утрам, – ответила она. – Старость не радость, Юра. Я в молодости знаешь какой спортсменкой была! Парашютистка, ворошиловский стрелок!

– И я парашютист! – обрадовался доктор Рыжиков. – Гвардии ефрейтор ВДВ! Вы-то на каких системах прыгали?

Между обсуждением ранцевых и вытяжных парашютных систем они задели тошноту.

– Это так неприятно… – пожаловалась учительница кротко. – Я уже и на диету перешла, а не поешь – еще хуже…

Куда уж неприятнее. Сердце доктора Петровича стало стягивать обручем. Он встретился с ее спокойным взглядом. Она как бы подбадривала его на правильный ответ, но ничего не спрашивала вслух. Он постучал молоточком себе по ладони.

– Ну что ж, прекрасно…

И хотя в его натянутом голосе ничего прекрасного не было, она оживилась.

– Если прекрасно, то я, пожалуй, пойду, а то внучка из сада придет.

– Надо бы хорошенько обследоваться, – робко попросил он.

– Да уж обследуйся не обследуйся… – отмахнулась она. – Видно, уж если придет за тобой, то… Внучку бы в первый класс сдать, да и можно обследоваться. Жаль, нашу школу снесли…

– Жаль… – взгрустнул о милой старине и доктор Рыжиков. – А новая какая-то холодная…

– И тебе тоже кажется? – оживилась она. – Я-то старую больше любила. Особенно по утрам, когда печи затопят… Дрова потрескивают, в классах уютно… А паровое отопление какое-то бездушное. И ты был влюблен в Симочку Сахарову.

– Нет, – сказал он. – Я не был влюблен в Симочку.

– А в кого же ты был влюблен? – озадачилась она.

– В такую тощую и резкую, насмешливую. Помните, кучерявая, смуглая, но с голубыми глазами? Ее все боялись. Забыл, как звали, а на вид очень хорошо помню. Наверное, она была похожа на маленького Пушкина.

– На маленького Пушкина? – переспросила она.

– Ну да. А может, в какой-то родне с ним. Ведь жизнь чего только не накрутит! Занесло к нам маленькое семечко с того дерева, а оно ни о чем не подозревает само… И волосы курчавые, как у негритенка…

– Как у тебя интересно выходит, – похвалила она. – Ты бы учителем был прирожденным. А я курчавую не припоминаю… А вот в Симочку Сахарову влюблялись у нас все. Она была настоящая царевна-лебедь. Высокая, белая, золотая коса… Таких красавиц, может, на Руси раз-два и обчелся.

– Да, я помню… – пробормотал доктор Рыжиков, отвлекаясь к статоскопу, в который он уже смотрел сто раз.

– Симочке очень не повезло с браком, – вздохнула старая учительница. – К несчастью, красавицам вообще редко везет. Это примета русской истории и литературы. Она мечтала, что ее на руках носить будут, и была этого достойна. Мы пророчили ей в мужья известного артиста или ученого, генерала или лауреата. А тут подвернулся просто хулиган, он ее совратил почти девочкой. Какой-то раненый в госпитале, что ли. Ей еще в куклы играть, а она родила…

Все-таки она что-то путала. Или ей не так передали. Ведь это он и есть тот хулиган, который с помощью школьного друга совратил Симочку Сахарову. В отпуске, в сорок третьем. И она не так уж и противилась. А ребенок, родившийся из несытого живота вчерашней школьницы, был Валерией. Признаваться? Или оставить все как есть? Пусть кого-то другого (незаслуженно, конечно) считает ужасным мужем Симы Сахаровой, от которого она сбежала (с великим артистом) и утопилась, когда муж ее догнал, а она не хотела попасть ему в руки.

Так доктор Рыжиков узнал свою семейную историю.

Но если все это серьезно… Что делать? Что делать? Что…

– Но и этого мало, – зловеще пообещала коллегам Ада Викторовна. – Моральное лицо доктора Рыжикова еще больше открывается в той роли, которую он сыграл в истории с молодым талантливым врачом Козловым, как известно, снятым с должности заведующего отделением реанимации и анестезиологии. Всем известно, как Козлов из-за пьянки не проконтролировал деятельность медперсонала, что привело к смерти больного после операции из-за халатности палатной медсестры. В поведении Козлова и раньше проявлялись подобные симптомы, как сказано в заявлении в местком его жены. Из-за этого его уволили и с морской службы. Но, как теперь стало известно, вместо того чтобы предостеречь своего младшего коллегу, оказать на него моральное воздействие, в конце концов, позаботиться о лечении, доктор Рыжиков сам неоднократно выпивал с Козловым у него дома, поддерживал, так сказать, компанию. Может быть, его роль и оказалась провоцирующей в судьбе молодого талантливого врача и именно погубила его. Так почему же мы строго наказали, можно сказать жертву, а, можно сказать, главного виновника оставили без наказания? Вскрывшиеся факты пьянства доктора Рыжикова требуют должной оценки… И именно принципиальной!

Автоклав онемел, так как именно баптистская трезвенность доктора Рыжикова у всех в зубах навязла.

– Всё? – спросила докладчицу председательствующая баба Зина, массивная и рыхлая докторша из акушерства и гинекологии, кашлявшая от желания закурить.

– Как это все? – возмутилась Ада Викторовна. – Именно еще не всё! Главное я сейчас прочитаю! – Достала из папки давнишний сложенный листок. – Вот! Мы помним, как доктор Рыжиков выписал из больницы действительно больного человека с травмой головного мозга, предоставив его на произвол судьбы! Этот должностной проступок остался без последствий только благодаря счастливой случайности. Неоднократно в горздравотдел поступали и жалобы от больного Туркутюкова, инвалида и героя войны, который жаловался именно на эксперименты, проводимые над ним врачом Рыжиковым. Ему удавалось тогда ловко прикрываться тем, что больной эпилептик и у него неуравновешенный характер. И это ему сходило с рук, потому что у врача Рыжикова был авторитет якобы передового, прогрессивного хирурга, который загородился своей сложной областью. Мол, мы в ней ничего не понимаем. И не только мы, а даже такие именно ведущие хирурги, которые подвергались от врача Рыжикова даже зазнайству. И вот, товарищи, читаю, чем это кончилось. Это заявление родителя больной девочки, который доверился доктору Рыжикову и жестоко поплатился за это! – Голос Ады Викторовны достиг торжествующих высот. Она пела. – «Докладываю, что врач вашей больницы хирург Рыжиков, проводя операцию новым способом моей дочери, не проверил новый способ на собаке, а применил сразу на моей дочери. Прошу принять необходимые меры». Ну, знаете, товарищи… На беззащитном ребенке! Я просто не решаюсь сказать, какие эксперименты это напоминает!