Андрей Макаревич - Рассказы. Старые и новые

В перестроечные годы художники выползли из подвалов на улицы – зарабатывать. На Арбате получился натуральный Монмартр. Художников было много – хороших и разных. Хорошие скоро исчезли – среднестатистический прохожий их не понимал и картин их не покупал. Остались разные, которые очень быстро сделались совершенно одинаковыми – незатейливый вкус этого самого прохожего вычислен был с точностью до миллиметра. Это касается, кстати, всех монмартров мира – не могу отделаться от ощущения, что все эти шедевры выходят из-под одной руки.

Потом перестройка кончилась, и власти стали художников гонять, и, в общем, разогнали. Я переживал – ну зачем? Кому это мешает? Дураки, ей-богу.

Его я часто видел на одном и том же месте – не самом, кстати, проходном, и запомнился он мне тем, что вызвал в моем подсознании тот самый позабытый образ Художника: шляпа, бородка, палитра в левой руке. Он прикасался кисточкой к холсту и отступал назад, щурясь – всё делал как надо. Однажды я решил посмотреть, над чем он так вдохновенно работает. На холсте художник изобразил окно, за которым льет дождь. На подоконнике, повернувшись к нам спиной и слегка прикрывшись занавеской, сидела обнаженная женщина с длинными распущенными волосами.

В общем, настоящий коврик с лебедями, только без лебедей. Работал художник медленно и вдумчиво, это вызывало уважение.

Через несколько дней я увидел его на том же месте за тем же занятием. Погода была серая и прохладная, дул ветер, с неба капало. Мне стало его жалко. Взглянув на холст, я с изумлением отметил, что работает он над тем же самым полотном – на мой невзыскательный вкус, оно было закончено. «Что, не покупают?» – спросил я, чтобы что-то спросить. Художник повернул ко мне удивленное лицо. «Почему не покупают? – сказал он несколько даже обиженно. – Покупают! Сегодня уже две ушли!» Под мольбертом у него стояла сумка, из которой выглядывали аккуратно свернутые в рулончики холсты с совершенно одинаковыми обнаженными на подоконниках.

А вы говорите – искусство.

А ведь я еще помню, когда радио говорило нечеловеческим голосом. И было это совсем недавно.

Транслятор из веселенькой пластмассы включался в специальную радиорозетку и назывался радиоточкой. Он присутствовал в любой коммуналке, в любой парикмахерской или конторе и, сколько помню, всегда работал. Он имел в диапазоне три программы вещания, но, как правило, у всех стоял на первой кнопке. Впрочем, в особо важные для страны моменты программы синхронизировались.

Так вот по поводу голоса – я не смогу его сымитировать или достоверно описать. Примерно так говорит сегодня Сири – хотя у нее получается не так равнодушно-торжественно и более человечно. Были, правда, исключения – в детской передаче или в «Пионерской зорьке» пожилые тетеньки с театральным прошлым ненатурально изображали мальчиков и девочек, а в воскресной программе «С добрым утром» в голосах ведущих появлялась сладкая фальшивая задушевность.

Потом вдруг оказалось, что существует ФМ-диапазон, и на нем зазвучали, запели, заговорили первые станции. Заговорили своими, человеческими голосами! Я помню, как страна, оторопев, слушала Ксению Стриж – как вату из ушей вынули.

А потом количество станций стало расти, и через несколько лет ты уже не мог по трем секундам эфира угадать станцию. Конечно, три разных станции сделать проще, чем тридцать разных. Конечно, хорошо, когда много всего растет – плохо, когда растет одинаково. То есть это хорошо, но в питомнике. На колхозной грядке.

Одинаковые жизнерадостные болваны, разбавляющие своим трепом одинаковую безликую музыку, заполнили большую часть эфира. И как же отчетливо на этом фоне слышны голоса тех станций, ведущие которых сохранили способность мыслить, рассуждать, спорить – да просто иметь собственное мнение! Да, их мало – но ведь хорошего должно быть мало, верно? Я ощущаю их своими собеседниками, часто – единомышленниками.

Мне с ними интересно. И я благодарен им за это. А музыку я заведу себе сам. Ту, которую люблю.

Хотите послушать про сеть? Ладно, расскажу.

Я знаю, что многие мои друзья с большой опаской, а то и с некоторым ужасом относятся к одному из любимых моих занятий – подводной охоте. Чувства их основаны на незнании предмета, поэтому я стараюсь не беседовать с профанами на эту тему: рассказ летчика про то, как он чудом выровнял и посадил машину при сильном боковом ветре, будет нам, скорее всего, малопонятен и потому неинтересен. При этом его коллеги станут слушать его затая дыхание, восклицая и вспоминая похожие случаи из своей жизни. Но раз уж я решил рассказать про сеть, придется сначала попытаться объяснить вам, что такое подводная охота – и что это для меня.

Формально это – спортивная охота на рыбу в водах морей, океанов, а также рек и озер. При этом охотник использует пневматическое либо резинового боя ружье с гарпуном и не использует акваланг либо прочее устройство для дыхания под водой – в его распоряжении маска и трубка длиной 30 сантиметров, над поверхностью воды она возвышается сантиметров на 10, не более. Через нее мы и дышим. Также можно набрать воздуха в легкие и нырнуть на задержке дыхания, если рыба находится на глубине. Ласты на ногах, гидрокостюм (подводная охота – занятие круглогодичное, и теплый летний сезон – отнюдь не самый для нее лучший.) Свинцовые грузы на поясе, чтобы добиться нулевой плавучести – гидрокостюм держит тебя на поверхности, без грузов ты не нырнешь. Кукан для добычи на том же поясе, нож в ножнах на аварийный случай – вот, собственно, и всё, что нужно. Еще добавлю, что из всех охот эта охота – самая справедливая: если ты, находясь в чужой среде и имея в запасе единственный выстрел из оружия, напоминающего древний арбалет, и бьющего всего-то на пару метров, сумеешь добыть рыбу – ты охотник. Обычно для этого тебе необходимо самому перевоплотиться в рыбу.

В общем, я поехал на охоту к своим друзьям в Белоруссию – там есть совершенно дивные места. Мы приехали на берег озера уже к вечеру и поставили лагерь. Был самый разгар бабьего лета, вечер выдался тишайший, и я решил пойти в ночь – меня вообще в такие моменты охватывает детское нетерпение. Ночная охота отличается тем, что в руке у тебя фонарь. Поскольку во второй руке у тебя ружье, а третьей руки природой не предусмотрено, это делает ночную охоту несколько более сложной, но и более интересной. Я быстро оделся, мой минский товарищ дал мне свой фонарь – большой, тяжелый и, как я понимаю, дорогущий, – и я ушел в воду. Это любимый момент охоты – занавес поднимается, и дальше в любую секунду возможно всё. Ночь была темной и абсолютно безветренной – тишина, черная поверхность озера как стекло, и только иногда плюхнет где-то невидимая рыба. Я, стараясь не шуметь, продрался сквозь камыш к открытой воде – дальше начиналась глубина – включил фонарь и тихо поплыл вдоль кромки. Мелкая рыба ночью, как правило, спит – окуньки и щурята развешаны в зарослях водорослей, как елочные игрушки, – крупная охотится. Я тоже крупная рыба, я вышел на тропу. Вперед!