Марта Кетро - Чтобы сказать ему

Сначала процесс покупок доставлял некоторое удовольствие. Ей понравилось выискивать самые калорийные, «долгоиграющие» и нетяжелые продукты, тщательно выбирать между пряниками, сухофруктами и вяленым мясом. «И картошки, чтобы запечь в костре», – подумала и взяла шесть… нет, пять штук. А пряники выложила. Таблетки для обеззараживания воды нашлись в туристическом отделе, тоже распродающем содержимое армейских складов. Там же попался крошечный и тёплый спальник с пенкой – Дора понимала, что машину довольно скоро придётся бросить, вряд ли до самого юга её ждут станции зарядки электромобилей. А значит, ночевать предстоит под открытым небом. Лёгкий овальный алюминиевый котелок, чтобы готовить на огне – она никогда не делала ничего похожего, но твёрдо знала, что у порядочного путника обязательно должен быть котелок.

Корзинка уже переполнилась, огромную и невесомую упаковку корма пришлось прицепить снаружи в фирменной валмартовской сумке.

Дора потихоньку начала уставать, оживление схлынуло – ещё немного, и весь пар уйдёт в свисток, подготовка сожрёт остатки энергии, захочется домой и будь что будет. Дома она, возможно, заснёт, но завтра, завтра наступит новый день, который придётся прожить в тех же декорациях и с тем же камнем на сердце. И ещё день. И еще. Дора отогнала сомнения и быстро поехала к кассе, а потом к выходу. Оглядела бескрайнее пространство, уставленное автомобилями, и вдруг затосковала так, что оттолкнулась посильнее и покатила на дорогу. Машина, набитая тщательно подобранными вещами, стояла слишком далеко, и мысль о ней была тягостной, как и вся жизнь.

Дора мчалась по обочине и чувствовала, что не просто спокойна, но и счастлива – не только впервые со вчерашней ночи, но и за несколько лет. За щекой таял квадратик горького шоколада, ветер гладил голую голову, длинное тёплое платье развевалось, куртка раздувалась, и она чувствовала себя и кораблём, и парусом, и бурей.

Она разглядывала аккуратные домики с лужайками, ровные квадраты чёрных полей, перемежающиеся жёлтыми лесопосадками. Чистая и пустая земля казалось самоочищающейся – нет людей, но нет и запустения. Дора знала, что это обманчивое впечатление: жители наверняка слишком заняты, чтобы болтаться на улицах попусту, но ей нравилось, как и прежде, воображать себя в одном из рассказов Брэдбери, на покинутой планете с умными домами и трудолюбивыми бессмертными роботами. Наверное, Гарри мог найти приют в таком безлюдном поселении. Нет, она не желала ему провести десяток лет в одиночестве, но проще всего представлять, что он законсервировался в безопасном уединении, где нет зла, а есть только книги и простая крестьянская работа. Если она пыталась думать о других бесконечных вариантах его судьбы, её охватывал ужас. Мир слишком непредсказуем и опасен, и лучше бы на этом не сосредотачиваться.

За себя, впрочем, она почти не боялась. Она, конечно, могла попасть в аварию, но вряд ли кто покусится на её бедное тело и маленький мешок еды. А в маньяков, нападающих без повода, Дора не очень верила. Наверное, потому что ненавидела испытывать страх. От тревоги проще всего отгородиться, убеждая себя, что случайные трагедии редки, при правильном поведении можно многое предугадать и договориться с кем угодно, разумный человек до некоторой степени застрахован от неприятностей. На практике эта теория не выдерживала никакой критики и даже вредила, порождая разговоры о виновности жертв, но Дору немного успокаивала, а ей сейчас годилась любая поддержка.

«Элрой-то уж точно поселился на ферме», – мысленно усмехнулась Дора. После того, как период растерянности и горя прошёл, она редко вспоминала о муже. Захотел новой жизни – что ж. Вряд ли он перебрался в другой уцелевший город, говорил же порой, что хотел бы работать на земле, как родители, вот и воплотил мечту. Женился, поди, на какой-нибудь бойкой девице. Он всегда с восхищением смотрел на «огневушек», по его выражению. А что? Нашёл себе хорошую, не ледышку, как она. Весёлую и тёплую. Добрую. Мужчины часто уходили от неё к таким. Каждый раз, когда один из них, рассказывая о знакомой женщине, ронял: «Она такая добрая», Дора подбиралась и начинала слушать внимательней. Умные-талантливые-сексуальные опасности не представляли, этого и у неё хватало, а теплоты недоставало. Может, дефект эмпатии – у неё получалось понять другого человека, только вытащив из своего опыта похожее переживание и пожалев себя в его лице. Это же разве доброта? Всего лишь другая сторона эгоизма. Дора не умела считывать по лицу настроение, не интересовалась, почему мужчина сегодня грустный и загадочный, захочет – сам расскажет. Да и вообще избегала любой боли, и своей, и чужой, не находя сил на глубокое переживание. Нет уж, пусть идут в объятия эмоциональных и открытых, к «огневушкам» своим и «печкам».

Справа блеснула холодная серая гладь, маленькое озеро отразило облако и кусты, Дора заметила мостки, ведущие к воде. Будь сейчас потеплее, неподалёку бы стояли машины, мальчишки в широченных трусах ныряли, а их родители хлопотали бы над барбекю. Воздух звенел бы от воплей и пахнул жареным мясом. Но теперь только небо, птицы и ветер заглядывали сюда, тревожа серебристую поверхность тенями и мелкой рябью. Хорошая примета, когда путь начинается от воды, значит, дорога будет лёгкой.

Через несколько часов стемнело, Дора ещё не выбралась в необжитые места, иногда попадались небольшие поселения, мимо часто проносились грузовики, пугая её дикой скоростью, а ещё сильнее она опасалась тех, которые притормаживали. В конце концов съехала в кювет, повесила на плечо синюю сумку с продуктами и рюкзак, припрятала самокат в кустах и углубилась в перелесок.

Брела всё дальше, отыскивая место для ночлега, и через некоторое время перестала ориентироваться не только в пространстве, но и во времени. Осенний лес благоухал влагой и грибами, шуршал, похрустывал и жил, не обращая на неё особого внимания.

Неизвестно, сколько она прошла, прежде чем увидела между деревьями отблески костра. Подкралась совсем близко и, как думала, бесшумно, когда её окликнули:

– Выходи на свет и покажи руки.

Дора пожала плечами, выбралась на поляну и продемонстрировала свой испорченный маникюр.

– Грязные, – сказала извиняющимся тоном.

Их было двое. Тот, что командовал, напоминал индейца: прямые немытые волосы, тяжелые черты лица, бисерные феньки на запястьях. Колоритный тип, но она взглянула на него лишь мельком и сосредоточилась на втором.

Это ведь странно, когда бросаешь всё, что имела, убегаешь, чтобы начать новую жизнь, и первым делом встречаешь мужчину, в котором будто сошлись все, кого любила раньше. Дора в самом деле любила высоких брюнетов с запавшими щеками и нездешними глазами. Такие парни часто смотрели сквозь неё так, будто прозревали за её спиной Бога. Понадобилось много времени, чтобы понять, что они просто смотрят сквозь неё. В них обычно не было ничего прочного, даже сердца разбивались лет в семнадцать, а к двадцати восьми окончательно превращались в пыль. Устремления сосредотачивались за пределами земного, они шли к совершенству – через духовные практики, психоделики и презрение к «Вавилону» и его благам. Вавилон, надо признать, не обращал на них особого внимания. Деньги казались им непонятной сущностью, не имеющей отношения к труду, каким-то дьявольским цветком, притягательным, но не идущим в руки. Среди них ходили истории о том, как некий богатый человек дал кучу бабок такому же, как они, парню, сказавшему пару простых слов в нужное время. Они все готовы были принимать дары за свою мудрость, но почему-то никто не приносил, а в возможность работать и зарабатывать не верилось. После Потопа они часто становились проповедниками, собирая вокруг себя таких же прозрачных людей, но окружающему миру недоставало щедрости. Из-за этого им приходилось кормиться мелким неквалифицированным трудом – например, быть курьерами, грузчиками и сезонными рабочими. Но то днём, а а вечером, вечером-то они становились гуру.