Марта Кетро - Чтобы сказать ему

Тут нужно объяснить, что растерянное правительство колебалось между диктаторскими мерами и естественной для страны демократией. Для сохранения цивилизации имел значение каждый человек, и стоило бы не отпускать никого из городов, чтобы не потерять критическую массу сознаний, удерживающих реальность. Ввести контрольно-пропускной режим, ловить и возвращать дезертиров, окончательно замкнуться и обособиться. Но для организации периметра требовалось создавать и содержать какие-то карательные органы, непосильные для бюджета штата. Кроме того, кое-как разобравшись в метафизике нового мира, пастыри народа вполне допускали, что собери они сейчас серьёзную силовую структуру, и окружившая их неопределённость возьмёт да и генерирует в ответ не менее серьёзного внешнего врага – ну, чтобы жизнь мёдом не казалась. В новых условиях люди легко приняли возможность быстрого симметричного воздаяния и возникновения чего угодно из ниоткуда, – точно как персонажи допотопного анекдота не сомневались, что вероятность встречи с динозавром пятьдесят на пятьдесят процентов – «или встречу, или не встречу». И потому власти пришли к прекрасному решению: заботиться о людях так, чтобы у них не появлялось желания разбегаться, а в качестве дополнительной меры мягко ограничить эту самую возможность разбежаться. Ёмкость новых аккумуляторов электромобилей, которые ещё до Потопа стали самым популярным видом транспорта, уменьшили, так что заряда хватало только на двенадцать часов. Всякий понимал, что за пределами обитаемой ойкумены шанс встретить зарядочную станцию минимален, а желающих отправиться в пешее путешествие по неизведанным землям находилось мало. Разве что какие-нибудь асоциальные психи, ну так без них атмосфера здоровее. Правда, со временем выяснилось, что добропорядочные граждане тоже подвержены внезапному помрачению. Протекало это примерно одинаково: без видимых причин люди начинают скучать и тосковать, постепенно замыкаются и окукливаются, а потом сбегают. Таких бедолаг называли «отъехавшими» и старались не вспоминать.

И вдруг это случилось с мужем Доры. Ужас ситуации в том, что человек, готовясь к уходу, прятал тоску внутри себя и не демонстрировал никаких ярких признаков принятого решения – не высказывал претензий, не плакал тайком, не устраивал патетических сцен и длительных прощаний. Тому, кто глядел на него с любовью, казалось, что глаза родного человека смотрят внутрь себя, перестали отражать чужие лица и он больше не видит близких. Но чаще всего у «отъезжающих» не было никого, кто глядел бы на них с любовью или просто с пристальным вниманием. Так уж вышло, что город покидали одиночки, подростки, потерявшие контакт с родителями, супруги, изжившие в браке связь друг с другом. Они разрушали то, что принято называть «нормальной семьёй», без всякого шума: их сердца становились плотно сжатыми, как бутон пиона, лица – замкнутыми, а глаза равнодушными. Они вставали из-за стола после завтрака, спускались в гараж, садились в свои машины и уезжали прогуляться. Иногда откладывали работу, поднимались и уходили. Или шли покурить после секса, как муж Доры, и уже не возвращались. Порой близкие выясняли, что человек заранее готовился к побегу, а в других случаях это выглядело спонтанным решением. Муж Доры был из «внезапных», она могла поручиться, что он удрал на своём мотоцикле, не взяв ни еды, ни тёплой одежды. Хорошо хоть штаны натянул, выходя. Она всё время пыталась угадать, бросил ли он последний взгляд на неё, лежащую ничком на скомканных простынях. В конце концов, это было бы вежливо. Но единственное, что она помнила – как он встал, набросил на неё одеяло, потому что кожа её стала остывать после любви, немного повозился, одеваясь, и исчез, прикрыв дверь. Она к этому моменту уже задремала и проснулась только через несколько часов, на рассвете.

То утро сохранилось в памяти Доры в мельчайших подробностях. Она попыталась определить положение своего тела на кровати, не открывая глаз. Иногда при пробуждении у неё возникала короткая потеря ориентации, когда не получалось сразу сообразить, где находится край постели – слева или справа, лежит ли она к окну головой или ногами. Забавное головокружительное чувство, будто под тобой надувной матрас, плывущий по реке, и при неловком движении можно скатиться в воду. Иногда это пугало, иногда развлекало, в зависимости от того, насколько тревожной она просыпалась. Обычно ровное сопение мужа помогало разобраться, но сегодня было тихо. По-прежнему с закрытыми глазами Дора начала воображать свою комнату, заново воссоздавая вокруг себя реальность. Розовое смятое бельё, прохладное металлическое изголовье, бледные пионы на столике у кровати, она слышала их запах, наполняющий спальню. Элроя так и не почувствовала, скорее всего, он отодвинулся подальше и спал, отвернувшись. Приоткрытое окно, затянутое сеткой, палисадник, куст шиповника. На густозелёных листьях лежат выпуклые капли росы, которые должны бы отражать весь мир в миниатюре, но если попытаться приблизиться и рассмотреть, ветка обязательно дрогнет и окатит прохладными брызгами. Дора заранее поёжилась, хотя сейчас ей было тепло под одеялом. Мир казался абсолютно безлюдным, как в рассказах Брэдбери, которые волновали её в детстве. Дора могла выбрать сегодняшний сценарий: будет ласковый дождь над Землёй, где не осталось ни одного человека, или это звонкое утро принадлежит единственному на планете колонисту, а может, небольшая семья поедет в путешествие по пустой стране. Маленькой Дора обычно предпочитала второй вариант: никого и весь город в её распоряжении – опустевшие аттракционы в парках, кондитерские, моллы, набитые игрушками и одеждой, и сияющие космические Эппл-сторы с идеальными взрослыми гаджетами. Да и позже она не особенно желала иметь компанию. Но в то утро вдруг подумала, что глупо изображать одиночку, будучи замужем. Мужчина, который давно уже обособился настолько, что она отмечала лишь физическое присутствие и никогда не улавливала его эмоционального фона, – этот мужчина всё-таки был в её жизни, согревал её и оберегал. Пожалуй, она всё ещё любила его, и сейчас пришло время сказать об этом, повернуться, обнять за спину и шепнуть на ухо: «Я тебя люблю». Дора представила, что он почувствует. Между ними всё было хорошо, они отдалились только из-за душевной лени, и каждый не торопился преодолеть образовавшееся расстояние, ведь сближение требовало некоторого усилия: заговорить нежнее обычного, мимоходом прикоснуться, ответить на вопрос «как ты?» чем-то большим, чем «прекрасно». Но вернуть всё легко. «Наверное, он удивится, – подумала она, – а потом обрадуется. И если ему хватит духу – скажет об этом. А если не хватит, я сама скажу. “Я рада, что ты со мной, любовь моя”, – скажу я».