Кэти Макгэрри - Скажи, что будешь помнить

Доминик наклоняется, и в сумасшедших голубых глазах вспыхивает опасный огонек.

– Я этого не делал.

Словно пораженный молнией, я вздрагиваю, выпускаю его рубашку и отступаю.

– Что ты сказал?

– Я не грабил магазин. Тебя загребли в тюрягу, брат, но не из-за меня.

«Трачу время на то, к чему не имею никакого отношения». Слова Дрикса по-прежнему эхом звучат в голове. Он так много всего сказал, но кое-что до сих пор лежит тяжелым камнем. «Не имею никакого отношения… Привык отвечать за себя…»

Дождь стучит в окно, и я, собравшись наконец с силами, отбрасываю покрывало, которым сама же укрылась с головой. В голове туман, а сев на кровати, я еще и ощущаю тяжесть во всем теле. Ненавижу Калифорнию. Терпеть не могу калифорнийские роллы и терпеть не могу летать из Калифорнии в Кентукки после того, как съела их. Готова убить тот вирус, который подхватила. А в данный момент смотреть не могу на собственное отвратительное тело.

Во рту пустыня, и бутылка с водой на прикроватном столике пуста. Конечно, можно послать маме сообщение, можно открыть рот и прошептать ее имя, и она тут же примчится, но не исключено, что побег из этой комнаты Черной Смерти пойдет мне на пользу.

Я открываю дверь и спускаюсь по лестнице, осторожно ступая босыми ногами по холодным деревянным ступенькам. В доме необычно тихо и пусто. Держу пари, на столбе перед крыльцом болтается черный флаг, предупреждающий мир о чуме.

В кухне толпятся вазы с цветами. С холодной бутылкой воды из холодильника в руке останавливаюсь, заметив карточку на красных розах.

Элли!

Надеюсь, эти розы принесут улыбку на твое лицо, как ты приносишь улыбку на мое. Скучаю. Поправляйся.

Эндрю.

Карточка выскальзывает из пальцев, а рука взлетает ко рту. Меня не рвало уже несколько часов, но из-за этой записки желчь поползла к горлу. Как будто ему действительно есть какое-то дело до моего здоровья. Интересно, кто и зачем заставил его написать такое.

В поисках еще одного признака жизни и доказательства того, что пришельцы, приснившиеся прошлой ночью, не вторглись на самом деле на Землю и не убили всех, кроме меня, иду по дому в направлении папиного кабинета. В этом доме кто-то всегда работает.

Одна из двойных дверей открыта, и это не очень хороший знак. Переступаю порог – в комнате никого.

– Мам? – Голос звучит жалобно и хрипло. – Пап?

Надо бы вернуться наверх и проверить сотовый, но я слишком устала и поэтому выбираю другой вариант – телефон на папином письменном столе.

В детстве мне нравилось играть на массивном и мягком кожаном кресле в кабинете у папы. Я кружилась и кружилась, а потом ложилась на пол, и сама земля, казалось, кренилась. Падая в папино кресло сейчас, я меньше всего хочу, чтобы голова пошла кругом – еще вырвет, чего доброго, – так что никаких вращений.

Поднимаю трубку, набираю номер маминого сотового, и она отвечает на середине первого гудка.

– Алло?

– Где ты? – Голос такой, будто я наглоталась острых камешков.

– Элль? Ты почему звонишь с папиного телефона?

– Потому что звоню из папиного кабинета. Я вас искала. Где вы все?

– Твой папа в дом никого не впускает. Хочет, чтобы ты как следует отдохнула и чтобы никакой шум тебя не беспокоил. Ты чувствуешь себя лучше? – спрашивает мама тем тоном, который представляет собой правильно рассчитанную смесь родительского страха, глубокой заботы и любви. – Или хуже? Роберт, она в твоем кабинете, и ей хуже.

Улыбаюсь – мама как всегда паникует.

– Я на ногах. Значит, мне легче.

Вообще-то я не на ногах, но добралась сюда, пользуясь ими.

– Мы с твоим папой в заднем солярии, встречаемся с Шоном. Я сейчас иду.

– Делай свои дела. Я в полном порядке. Посижу немного здесь.

– Хорошо, но я скоро вернусь.

Мы обе даем отбой, и я опускаю голову на стол – в животе творится что-то неладное. Может быть, я умираю.

«Трачу время на то, к чему не имею никакого отношения».

В промежутках между лихорадочными снами о пришельцах и полном уничтожении человечества я думала о Дриксе и этих его словах.

«Трачу время на то, к чему не имею никакого отношения».

Что это значит? Обычные ли это слова, произнесенные заодно со множеством других? Так мне почему-то не кажется. Дрикс – человек методичный. Я открываю рот, и мысли вываливаются сами. Дрикс, с другой стороны, думает. Иногда чересчур много. В противоположность мне.

Поднимаю голову – мир колышется в неясной дымке. Мне жарко, и я выпиваю половину холодной воды. Кладу руку на мышку папиного компьютера. В углу появляется время и дата, и меня как будто бьет кто-то в и без того больной живот. Черт. Я не только забыла, который час, но и потеряла счет дням. В этот уик-энд нас ждет большое путешествие в Вашингтон.

Предполагаются вечеринки и собрания спонсоров. Папа сказал, что я, может быть, встречусь с президентом. Президент. У меня будет секунд тридцать. И эти тридцать секунд надо заполнить чем-то важным, удивительным… чем-то, чем папа сможет гордиться.

Я вздыхаю от накатившей очередной волны головокружения. Похоже, сегодня папе гордиться мною не придется.

«Трачу время на то, к чему не имею никакого отношения».

– Что ты имел в виду, Дрикс? – шепчу я.

Открываю карточный пасьянс, но уже через три клика голова начинает болеть, и сосредоточиться на игре не получается. Поворачиваю кресло от экрана. Позади папиного стола толстые папки. Целая тонна папок. Папа любит, чтобы все его политические программы были распечатаны, а главные положения вынесены отдельно. Такая система помогает планировать и не упускать главное, но лучше бы ему позаботиться о том, чтобы защитники окружающей среды не узнали, сколько деревьев он при этом уничтожает.

Одна из папок на полу помечена ярлычком «Программа “Второй шанс”». На другой, под ней, ярлычок с надписью «Хендрикс Пирс».

«Трачу время на то, к чему не имею никакого отношения».

– Мои поздравления, Элль, – говорит папа, входя в комнату. Хотя сегодня среда, он, судя по футболке и джинсам, должно быть, устроил себе выходной. – Ты проходишь первый рубеж своей политической карьеры.

Цепляюсь кончиками пальцев ног за пол и медленно поворачиваю кресло в его направлении.

– Поздравляешь с тем, что я больна?

– Заразилась политической чумой. Пожмешь достаточно рук, поцелуешь деток, и твоя иммунная система окрепнет.

Он останавливается возле стола, и его лицо принимает озабоченное выражение.

– Ты плохо выглядишь.

Стараюсь выжать из себя бодрую улыбку.

– Вот уж спасибо.

Папа обходит стол и трогает ладонью мой лоб

– Да ты горишь.

– Я в порядке.

Он сочувственно, словно извиняясь, смотрит на меня.

– В Вашингтон ты не полетишь.