Роман Сенчин - Русские дети (сборник)

– Или в колбасе, – добавил я. – Вдруг он зарезал колбасу?

– Отрезал ей голову! – подхватила Наташка. – И закопал!

– А потом выкопал и съел!

– Голову от колбасы!

Мы уже не могли остановиться. Считается, будто чудесная способность говорить глупости и хохотать над ними взахлёб, до слёз, до невразумительного хрюканья, до счастливой икоты проходит вместе с детством. Но нам с Наташкой повезло, мы до сих пор так умеем. Особенно если долго не виделись.

Вот и сейчас, сидя на её чердаке, мы хохочем так, что дрожат хлипкие деревянные стены и падают прислонённые к ним подрамники с холстами, мы и сами постепенно сползаем на пол от изнеможения. Лично я уже там, Наташка, похоже, скоро присоединится. Что нас так рассмешило? Да уже невозможно вспомнить. Наверное, как всегда, кто-то что-то сказал, а другой подхватил, тихонько, для разминки, хихикнув, слово за слово, смешок за смешком, и теперь мы не можем остановиться, хотя у меня в глазах мельтешат яркие красные огоньки и голова идёт кругом.

И пусть идёт. Затем мы, собственно, и нужны друг другу, чтобы кружилась дурацкая твёрдая взрослая голова, и прыгали огоньки, и умные, тяжёлые мысли смешивались в один большой, невесомый, уморительно смешной пустяк.

Иначе пропадём.

– Не хочу вырастать, – неожиданно сказала Наташка.

Мы уже допили чай и пошли на трамвайную остановку.

– Почему? – изумился я.

До сих пор мне казалось, быть взрослым здорово. У взрослых интересная жизнь. Конечно, не у всех, это я уже понимал. Но был совершенно уверен, что они сами дураки, раз ничего не сумели придумать, вот и скучают теперь.

Зато даже самые скучные взрослые могут никогда не есть суп и творог. «Спасибо, что-то не хочется», – и всё, никто не заставляет. Уже только ради этого имело смысл вырасти как можно скорее.

– Взрослые всего боятся, – сказала Наташка. – Даже того, что ещё не случилось. И чего вообще, может быть, нет. Маньяка, например. Никто его не видел, но все боялись – заранее, на всякий случай. По-моему, очень глупо.

Я открыл было рот, чтобы возразить, сказать, что бывают храбрые взрослые. Мой папа, например, точно никого не боится. Но тут приехал Наташкин трамвай. Что, в общем, хорошо. Никогда не любил с ней спорить.

О предстоящей поездке к морю я узнал заранее, ещё весной. И конечно, сказал Наташке. Она так обрадовалась, словно я предложил ей поехать с нами.

– О! А я как раз думаю, где взять морской песок. Вот ты мне и привезёшь. Тогда точно всё получится.

– Что получится?

– Когда привезёшь песок, скажу.

– Так нечестно!

Я чуть не заплакал, представив, как долго мне придётся мучиться от любопытства. До самой середины августа. Это же почти всю жизнь.

– Нечестно, – согласилась Наташка. – Зато теперь ты точно не забудешь про песок. А мне очень надо. Всего одну пригоршню, только в кулёк насыпь, не прямо в карман, а то не довезёшь. Не сердись. Смотри, что у меня есть.

И достала из спортивной сумки продолговатый бумажный пакет. В пакете лежали два очень странных куска проволоки, с одного конца тонкие, с другого потолще, как будто их обмакнули в густую металлическую манную кашу.

– Что это?

– Бенгальские огни.

– Огни? – недоверчиво переспросил я.

– Ну да. Ты что, никогда раньше не видел?

Я помотал головой.

– Да ну, точно видел. В «Голубом огоньке» на Новый год всегда показывают. Они горят и сверкают как звёзды. Надо только поджечь.

Я начал понимать, о чём речь. Хоть и не мог поверить в такую невероятную удачу.

– Где ты их взяла?

– Папа перед Новым годом где-то купил. Или не купил, а подарили ему, не знаю. Какая разница. Главное, что я стащила и спрятала две штуки. И они у нас теперь есть.

– И мы их зажжём? – заикаясь от восторга, спросил я.

– Ну да. Только не сейчас. Вечером. Чтобы темно и звёзды. Иначе нет смысла.

В сумерках мы залезли на чердак, а оттуда выбрались на крышу. Сидели, сгорая от нетерпения, ждали, когда окончательно стемнеет. Так волновались, что почти не разговаривали. Наташка то и дело проверяла, на месте ли прихваченный из дома спичечный коробок.

– Уже можно, – наконец прошептала она. Дала мне один бенгальский огонь. Сказала: – Ты, главное, не бойся, когда искры полетят. Они не обжигают.

А я и не боялся.

То ли бенгальские огни отсырели в Наташкином тайнике, то ли с самого начала такие и были, но разгораться они не желали. Наташка почти все спички извела, а я так устал надеяться на чудо, что внезапно утратил к нему интерес. Думал: «Скорее бы спички закончились, можно будет слезть с крыши и больше ничего не ждать».

И только тогда раздалось шипение и первая ослепительно-белая искра вспыхнула у меня в руках. И вдруг оказалось, что металлическую проволоку, зажатую в моих окоченевших на весеннем ветру пальцах, уже венчает огненный шар, весёлый и сердитый. И у Наташки такой же. И она размахивает им, приплясывая на цыпочках, и я тоже размахиваю и подпрыгиваю, а звёзды смотрят на нас сверху, распахнув от удивления сияющие рты.

Потом мой бенгальский огонь погас. Наташкин горел на целую секунду дольше и тоже утихомирился. Я даже не огорчился, что всё так быстро закончилось. Наверное, потому, что не успел поверить, что оно вообще было. Хотя, конечно, запомнил на всю жизнь. Но помнить и верить – совсем разные вещи, с возрастом начинаешь это понимать. А иногда и не с возрастом.

– Бенгальские огни – это такая специальная штука, чтобы человек мог поговорить со звёздами, – сказала Наташка потом, когда мы спустились на землю. – Странно, что люди этого не понимают. Сами изобрели и сами не знают зачем. Думают, для красоты.

– А что ты им говорила? – спросил я.

– Точно не знаю, – призналась она. – Наверное, просто: «Эй, мы тоже есть!» Пусть теперь звёзды про нас знают. Я специально тебя позвала. Потому что двоих издалека лучше видно. И ещё чтобы звёздам сразу стало понятно, что люди тоже умеют дружить, как они. Что мы не совсем дураки. И с нами вполне можно иметь дело.

Этой ночью я долго не мог заснуть. Лежал на спине, смотрел в окно на звёзды, думал: «Теперь они знают, что я есть». А звёзды с любопытством разглядывали меня. И наверное, что-то рассказывали, по крайней мере, я даже без Наташкиного самодельного «телескопа» видел дрожащие сияющие нитки, протянувшиеся от них к земле. Однако языка не понимал по-прежнему. И это, конечно, было обидно.

Но всё равно хорошо.

Сейчас смешно вспоминать, но в те годы раздобыть обычный пластиковый пакет было непросто. Дома родители иногда приносили в них еду из нового универсама, стирали пакеты с мылом, сушили и аккуратно складывали в кухонном шкафу про запас. Но у моря универсамов не было, мы ели в пельменной и ещё мороженое в кафе, а фрукты родители покупали на рынке и уносили оттуда в свёртках из старых газет, бережно прижимая к груди, чтобы не растерять по дороге.