Маргарита Хемлин - Искальщик

Таким образом мы вышли на порог школы и дальше.

Только за оградой, у памятника Пушкину с цепями, Розка меня отпустила.

– Ну что, Марик… Теперь слушай. Я тебя конфисковываю. Ты мне позарез нужен. Шкловский про тебя рассказывал, характеристику давал. Ой, бедный, он от тебя аж плакал… Честное слово – вот тут, на моей груди, и плакал своими слезами. Веришь?

– Верю. – Смелость вернулась в меня внезапно. Сквозь Розку я вдруг увидел самого себя и перестал бояться. Не знаю объяснения такого факта, но моя душа мне прошептала: “Верь ей во всем бесповоротно!” – Верю вам, Розалия Семеновна, аж насмерть. И шо дальше?

Роза поправила воротник, распушила мех, выправила как надо завиток посередине лба и скомандовала:

– Сбегай к Василине, я шапочку забыла. И муфту. Скорей! Замерзну ж!

Я стремился сохранить размеренный шаг, но побежал. И оглянулся на бегу, и еще раз оглянулся. Роза ждала меня.

Василина что-то писала в тетрадке.

Увидела меня, приторно прошипела:

– Ну шо, Марик, идешь в большую жизнь! За своими бебехами Розалия Семеновна послала? Бери! Бери! Духами все тут уже прямо провонялось. Тут же ж школа, а не… – Она спохватилась и заулыбалась, постаралась улыбочкой своей отменить сказанное от чистого бабского сердца. – Беги, беги, Маричек…

Я мог отбрить, но не отбрил.

Замечание директрисы пересказал Розке дословно и с выражением.

Она смеялась.

– Вот ведь как! И знает Василина, что я ее одним щелчком с школы скину, а не выдержала, высказала исподнее свое нутро. А мне приятно! Пускай теперь мучается – ждет моей мести. А я и мстить не буду. Силы тратить. Мне силы на другое нужны, да, Марик? И тебе нужны на другое. Веришь мне? Сильно веришь?

– Да.

Я отметил, как правильно первый и без посторонней помощи понял ситуацию. Есть у меня чутье на человеческую душу, есть. И возраст ни при чем. Именно возраст – ни при чем.

Я любовался Розкой и готов был ради нее на все.

Она мне обрисовала некую картину.

Где Шкловский – неизвестно. Дом не сегодня завтра заберут как бесхозный. Перец его получил на правах дружбы и взаимопомощи лично от Ракла. Раньше там жил земский статистик, убежал с пилсудчиками. От Розки зависит: или заберут дом, или оставят. То есть от Ракла. А это ж одно и то же.

Розке Перец позарез нужен. Искать его сама она, как жена и общественный человек, возможностью не располагает.

Кто я на самом деле – кроме того что я есть признанный гад – ей Шкловский описал. А она от безысходности описание этого передала в минуту слабости Раклу. Про ее шашни с Перецом уважаемый непоколебимый Алексей Васильевич осведомлен, и прощение от него на этот счет Розкой получено. А я как самозванец и неизвестно какого рода элемент у него взят на мушку. Найду Переца и лично в руки Розки положу – дальнейший разговор будет. Не найду, тоже будет, но разговор получится другой. Не с Розой, а с Алексеем Васильевичем лично.

Роза выложила на меня свои имеющиеся козыри. Привалила меня ими к самой голой холодной земле. Мороз бегал взад-вперед по моему телу.

И я сказал:

– Хорошо. Ладно. Значит, я перехожу на нелегальное положение вещей. Но учтите, Розалия Семеновна, если вы думаете, что я за вас свою жизнь отдам, то вы ошибаетесь.

Розка пошевелила ручками в муфте, придавила каракулевый мех к себе:

– Может, конечно, и ошибаюсь. Вот ты по ошибке и отдашь.

Велела мне возвращаться на Святомиколаевскую, собирать манатки:

– На Перецово добро не зарься. Там у тебя пришлые всякие: Рувим Либин, Дора Цфайфель, беспризорник какой-то. Так ты к кому-нибудь с них и пристань. Разжалоби: негде жить, только щас узнал. Пригреют.

Что про Дору и Рувима Розке известно, я не удивился. Но так она спокойно про них сказала, тем более про Марика-не-Марика, что я заподозрил: проникла она не во все.

Чтобы закрепить свое подозрение, спросил:

– Все равно к кому приклеиваться – или к Рувиму, или к Дорке?

– К Цфайфельше. Клейся к Цфайфельше. Она всегда главная будет.

Я с равнодушным покорством кивнул. Но в душе моей зрела революция. Пелена спала с моих воспаленных возрастом глаз. Вспомнилась вся моя проклятая жизнь в бедности и недоедании.

– Розалия Семеновна, Переца нема. Грошей нема. Дорка сама нищая. Платите мне какую-нибудь копейку. Вам голодный много пользы не даст.

Розка секунду подумала.

– Грошей у меня нету. Буду тебе харчи давать. И не перебирай! Ты на волосинке висишь. Легкий будешь – дольше провисишь.

Не попрощалась, ничего. Пошла своими ногами по тонкому льду, как говорится, своей дорожкой. С уверенностью, что я у нее в муфточке, как черт в мешке.

Одно особенно обидно – что наврала про село. Я б и правда хотел поехать, разъяснять, если надо, и силой добавлять вразумление темному люду.

Ладно. Будет, все будет, когда надо. Когда время.

Конечно, объяснимо и понятно с высоты прожитых лет мое внезапное чувство обожания к Розке. Красота не знает причин, а знает только результат.

Нарождающийся во мне мужчина диктовал подчинение, но отчаянный подросток бунтовал всем своим нечетким существом: сопротивление, сопротивление и еще раз сопротивление.

Так, в состоянии половины на половину я брел по улице.

Темнело. Во тьме мои мозги заработали особенно хорошо. Сказывалось сосредоточение – голова меньше отвлекалась окружающим миром.

Я давно завел у себя такую моду представлять работу мозгов как процесс выдвигания и задвигания ящичков различной величины. И сейчас мысленно открывал один за другим, подробно перебирал их содержание на предмет полезности в данную решающую минуту.

Ящик с Шкловским отставил.

С Рувимом тоже.

С Доркой трохи приоткрыл и обратно засунул.

А вот два – с Розкой и с Раклом – вытащил прямо на всю ширину-длину. И получилось, что они на пару плохо в пазах ходят, а нужно непременно до них подстегнуть ящик Шкловского. От так. Рядышком поставить и все три разом разворошить. Именно что разом.

Весь смертельный сыр-бор разгорелся по причине непримиримой ревности Ракла. Он при власти, кого захочет прибьет и скажет, шо так и було.

Ему выкрадать Шкловского ни к чему. Ему, наоборот, не покров ночи в удовольствие – ему на весь город гевалт в удовольствие и, между прочим, по закону.

Теперь – Розка. Допустим, она не дура. Очень не дура – такого мужика зацепила – Ракло это ж сила! Она без него никто. Шлендра она без него, а не наробраз. И вот она рискует собой в буквальном смысле и мужу родному, пьяному и бешеному, кается про Шкловского. И он ее прощает, как в театре.

Ну ладно. Тоже допустим. Мне про любовь известно много. С чужих осведомленных слов, но допустим. А главное – зачем она после такого прощения и буквально на краю пропасти меня хватает и назначает искать Шкловского? Да так смело назначает! Прямо мобилизация какая-то.