Олег Рой - Белый квадрат. Захват судьбы

– Вероятнее всего, да, – ответил Ощепков. – Но я не удивлюсь, если нет. Я потерял его след с началом Великой войны. Видите ли, у Ипполита Викторовича некогда была мечта. Он, служащий контрразведки, видел, как легко германцы и австрияки развивают на территории Империи свои агентурные сети. А как иначе? Посмотрите списки офицеров Российской империи: каждая третья фамилия – либо немец, либо остзеец, что и того хуже. Молодой и горячий тогда еще поручик Свирчевский задумал создать такие же сети в обоих наших «дружественных» сопредельных государствах. Увы, идея попала не в те руки. Говорят, Витте, ознакомившись с прожектом Свирчевского, был вне себя от ярости. Что вы хотите? Активный западник, да к тому же остзейский немец. Даже хорошо, по-моему, что эти территории нам не принадлежат более – сколько с этими остзейцами было проблем!

– Однако немало остзейцев верно служили Империи! – возразил Спиридонов.

Ощепков с ним согласился:

– А я и не спорю. Но это только часть, а другая часть спала и видела новый Ливонский орден. Как бы то ни было, Свирчевского по личному указанию Витте отправили туда, куда Макар телят не гонял: на Сахалин. Официально – во имя сбережения его жизни. По сути – чтобы не донимал дурными идеями.

Однако Ипполит Викторович был не из тех людей, кого таким назначением можно было выбить из колеи. На новом месте он с новыми силами приступил к решению новой задачи и вскоре, как паук, опутал своими сетями каторжный мир. Имея на этом поприще несомненные успехи, он, однако, не отказывался и от других своих прожектов. Свирчевский был дальновидным человеком, впрочем, о том, что рано или поздно Россию и Японию столкнут друг с другом, на Дальнем Востоке не догадывался разве слепой или блаженный. Тут Ипполит Викторович и стал обращать внимание начальства на состояние дел в отношении разведки и контрразведки Приморья и Забайкальского края…

Снизу раздался смех – смеялись несколько молодых людей. Ощепков улыбнулся, словно и сам услышал ту шутку, над которой хохотали его подопечные.

– Ах, как не хочется прерываться, – проговорил он с досадой. – Но надо. Ребята собрались, ждут.

Спиридонов встал и сказал с не меньшей досадой:

– Ну вот… на самом интересном месте.

Ощепков энергично кивнул:

– Ладно. Подождут еще немного, с них не убудет, а я вам доскажу, как впервые встретил Свирчевского. Он сидел за столом, одетый по-простому, как любой сахалинский мастеровой, и тасовал колоду карт. Не здороваясь, он сказал: «Вася, хорошо, что ты пришел. Давай, я тебе погадаю?»

И протянул мне колоду, предложив снять. Я помимо воли сдвинул часть колоды, и он продолжал тасовать, пока я садился. Тем временем молчаливый халдей принес и поставил передо мной тарелку щей с мясом. С учетом того, как я питался на казенных харчах, это было настоящей роскошью. Поймите, мне было тогда двенадцать то ли тринадцать лет. Точно не скажу, с цифрами у меня плохо, так что даже записывать приходится…

Спиридонов вспомнил некоторые отчеты, которые присылал агент ДД… Либо Ощепков лукавил, что маловероятно, либо ему стоило огромного труда их составлять, а ведь эти отчеты, несомненно, были точнее некуда. Ощепков даже ухитрился передать Ревкому данные японского крейсера «Хирадо», заходившего в Корсаков, со всеми футами, милями и лошадиными силами.

– В общем, от такого дара небес я отказаться не мог и стал наворачивать щи с жадностью дорвавшихся до рябчиков потомков Авраама. Свирчевский тасовал карты не глядя, а смотрел на меня и улыбался при этом. Когда я вытер плошку куском хлеба (вся трапеза у меня больше пяти минут и не заняла), он сказал:

– Ну что ж, подкрепился? Хорошо, теперь раскину я на тебя колоду.

И вытащил червонного короля.

– Вот ты, молодой, красивый. И было у тебя в жизни… – он положил поверх «моей карты» три штуки веером – король пик, дама пик, десятка той же масти, – сплошное вот это.

Я кивнул: карты действительно прекрасно описывали мое прошлое. Свирчевский глянул на меня и сказал:

– Но теперь все по-другому, поскольку появился у тебя на пути…

Сверху над моими картами лег трефовый король. Казенный человек, погонник. Кто ж на Сахалине этого не знает? А Ипполит Викторович продолжил:

– И есть у тебя, милый мой, два варианта. Первый вот.

Справа легли три карты. Трефовый валет – казенные хлопоты; пиковая восьмерка – тревоги, опасности и – червонный туз, успех в делах.

Свирчевский внимательно взглянул на меня, понял, что я расшифровал его сдачу, и положил слева тоже три карты – шестерки пик, треф и бубей.

– А это второй, – ответил он. – И какой ты выберешь?

Три шестерки. Три дороги – казенная, денежная да напрасная. Конечно, никакое это было не гадание, я же не шестилетний, чтобы этого не понимать? И послание читалось вполне явственно: или я иду служить на казенную службу, опасную, но в итоге сулящую мне успех, или никто мне ничего не должен, и вся моя жизнь будет сплошной беготней за достатком, спокойствием, устроенностью.

– Да тут и дурак выберет, – сказал я. – Киньте еще карту на правую сторону.

Свирчевский сдал. В сдаче оказалась трефовая десятка, деньги. Если бы я и сомневался в том, что он мне хотел сказать, теперь мне все было предельно ясно.

– Мне нужно будет поехать в Японию? – уточнил я.

Свирчевский кивнул:

– Понимаю, что ты в попы не метишь. Насильно в рясу тебя никто не обрядит. Тебе в Японии нужно будет стать не попом, Вася.

– А кем же? – уточнил я на всякий случай.

– Оборотнем, – серьезно сказал Ипполит Викторович, чуть подавшись вперед. – Как я, но более «узкой профили», как говорят штабисты. Будешь обращаться из русского в японца, но не по воле фазы луны, а по велению штаба Забайкальского военного округа.

– Да смогу ли? – усомнился я.

– Сможешь, Вася, – улыбнулся Свирчевский. – Парень ты головатый, и даром, что ли, я тебя всю жизнь готовил к этому?

Должно быть, я уставился на него, как буддийский монах на живого Будду, потому что он опять улыбнулся:

– Да я за тобой с рождения слежу почище, чем ангел-хранитель. И крестных тебе ладных сосватал, и опекунов, и папеньку твоего уговорил завещание на тебя оформить, не говоря уж о том, что маменьку застращал, чтоб она тебе голову ненароком не отбила, с нее сталось бы, царство ей небесное. Да и в реальное училище я тебя приткнул. Думал, будешь мастеровым, как-то пропихну тебя поюжнее Корсакова. Но тут, брат, оказия случилась: есть у нас в Японии свой человек, у него и поучишься. Хоть поп, а в люди выведет, соль земли. Он тебя дальше и распределит, придумает, как из тебя японца сделать. Он воду в кровь превращает, русского в японца ему обратить – раз плюнуть!

Глаза Свирчевского смеялись, я же был сбит с толку. Я все-таки был простой сахалинский нахаленок и к таким политесам непривычный. И, сказать честно…