Ольга Покровская - Пока горит огонь (сборник)

Женщина, стоявшая на пороге, вздрогнула от неожиданности и отпрянула, когда Володя рывком открыл ей дверь, как будто дожидался кого-то. Под легким платьем видны были очертания груди, плоского живота, красивой линии бедра.

Она стояла на пороге, взволнованная, трепещущая. Подрастеряла, выходит, свое обычное самообладание, смелость и напор? Явилась, сама пришла…

Видит бог, он не хотел этого, старательно не замечал при той их первой встрече ее заинтересованность. Он ведь специально уехал, сбежал, чтобы никого не видеть, чтобы не отвлекаться от самого главного, сосредоточить все силы… Правда, все равно ничего у него не выходило. В последние дни стало окончательно ясно, что все было зря – его отъезд, это добровольное затворничество, ежедневный труд, бессмысленный, не приносящий удовлетворения. Что-то ушло, какая-то искра ушла безвозвратно. Так почему бы и не скоротать вечер в компании приятной женщины?

– Как вы меня нашли? – хрипло выговорил он.

– Может, разрешите войти? – дерзко спросила она и, справившись с волнением, добавила: – Я же говорила, вы снимаете у Огаревых. В поселке только они сдают…

Он посторонился, пропуская ее в дом. Входя, она задела его плечом, он отступил назад, она отшатнулась.

Помолчали. Елена присела в плетеное кресло, скрестила длинные тонкие пальцы. Отчего-то избегала смотреть ему в глаза. Он чувствовал, всем телом ощущал волны исходившего от нее желания – плотского, почти животного. И его тело отзывалось в ответ. Он понимал, что выдержка его на исходе, не было сил и дальше тянуть эту фальшивую, бьющую по нервам ситуацию.

– У вас такое лицо… напряженное, что ли, – заметила она. – Я тоже принесла с собой шум и суету?

– Я вижу, вас задели мои слова, – усмехнувшись, заметил он, смерив ее взглядом. И спросил резко: – Зачем вы пришли?

– Вы же пригласили меня! – она подняла голову.

«Я? Вас? Это не входило в мои планы», – хотел сказать он. Но Елена продолжала:

– Володя, мы с вами взрослые люди. Для чего нам все эти детские игры? Вот, я пришла к вам. Сама. Мне уйти?

– И не страшно? – хрипло спросил он, наклонившись к самым ее губам. – Пришли посреди ночи к незнакомому мужику… Вы – сумасшедшая? Или такая отважная, ничего не боитесь?

Она моргнула, облизала губы кончиком языка.

– Не знаю, я отчего-то доверяю вам.

Они стояли друг против друга, почти соприкасаясь.

Кровь гулко стучала в висках. Желание мутило голову, мощное, горячее, противостоять ему он не мог. «Черт с ним, все равно, – решил он. – Раз она сама пришла, то ладно…»

– Вы не ответили. Мне уйти? – спросила Елена еле слышно.

– Нет… – сказал он. – Нет!

Он шагнул к ней и медленно, очень медленно начал расстегивать пуговицы. Не торопясь, смакуя каждое мгновение, легко касаясь подушечками пальцев нежной кожи ее груди. Расстегнул – тонкая шелковая ткань скользнула на пол. Стоявшая перед ним женщина вздрогнула, судорожно глотнула, произнесла охрипшим голосом:

– Выключи свет!

Он послушно щелкнул выключателем, несколько секунд моргал глазами, привыкая к темноте. Затем увидел на фоне серого четырехугольника окна ее обнаженную фигуру – тонкую, стройную, подтянутую. Лунный луч блеснул на изгибе ее плеча, мягко осветил контур подбородка. В этом неверном серебряном полусвете она казалась юной и загадочной, пугливой и смелой одновременно.

Он настиг ее в темноте, властно привлек к себе, провел горячей ладонью по внутренней стороне бедра, и женщина тихо застонала, затрепетала в его руках, словно отдаваясь на милость победителя. Не в силах больше сдерживать проснувшееся внутри темное, кровью пульсирующее в его напряженной плоти желание, он опрокинул ее на пол. Тело его скрутило судорогой высшего блаженства, он обрушился на нее всей своей яростной страстью, всей затаенной в глубине существа нежностью. В эту минуту он, кажется, и в самом деле любил ее – за чуткость, за желание отдавать, а не только брать, за то, что подарила ему эти минуты наслаждения, за то, что разбудила внутри что-то, заставила заворочаться отяжелевшие чувства в тот период жизни, когда казалось, что все уже кончено, отболело, сгорело дотла.

– Там, наверху, диван есть, – сказал он через несколько минут. – Пойдем?

– М-м? – Она как будто приходила в себя после тяжелого обморока. – Да, пойдем.

Он помог ей подняться. Ощупью они пробирались в темноте на второй этаж. Он вел ее в этом незнакомом для нее помещении, осторожно удерживал там, где она могла бы оступиться или удариться об угол.

Добравшись до спальни, с наслаждением растянулись на диване. Елена приникла к его груди, обняла. Он чувствовал, как щекочут его кожу ее гладкие, шелковистые волосы, лениво поглаживал ее плечо. Страсть уже улеглась, отпустила его. Но вместо нее осталось что-то внутри. Он знал это смутное, зудящее чувство – какое-то волнение, зарождение еще неопределенного, размытого замысла, который будет разрастаться, пока не подчинит себе всю его волю, все устремления. Как давно оно не посещало его, как пусто и бессмысленно он провел последние месяцы. И вдруг, когда он меньше всего его ждал, оно настигло его снова.

Он с нежностью посмотрел на приникшую к нему женщину. Это она, она растормошила его, пробудила от муторного одуряющего сна, сама того не сознавая. Склонившись к ней, он тихо поцеловал ее в висок.

Елена вышла из дачного домика и села в машину. Закурила, пытаясь собраться с мыслями, осознать, что же с ней произошло. Сейчас ей казалось, что никогда в жизни она не испытывала ничего подобного. Будто все прошлое было лишь эпиграфом, ничего не значащим вступлением к этому поразившему ее большому и сильному чувству. Как будто бы, еще не зная его, она предчувствовала его появление, знала, что нечто подобное произойдет, перевернет устоявшуюся спокойную жизнь.

Вдруг в одночасье превратилась из холодной, уравновешенной, иногда расчетливой женщины с не слишком удавшейся личной судьбой в горячую восторженную девчонку, только начавшую познавать этот мир со всеми его горестями и печалями.

А впрочем, возможно, все это излишняя впечатлительность, нервы, скука. Смяв окурок в пепельнице, она ударила по газам.

Отец сидел в гостиной, просматривал какие-то газеты, напечатанные плотным шрифтом заметки, вооружившись толстенной лупой (самолюбив, старый черт, ни за что не признает, что ему пора носить очки). Елена замешкалась у двери, отец обернулся и посмотрел на нее. Она не ожидала встречи с ним, думала, старик давно спит. Однако сумела все же взять себя в руки и нацепить на лицо беспечное выражение.

– Я думал, ты уже не приедешь сегодня, – сказал он. – Чего так поздно?