Олег Рой - Маскарад на семь персон

– Тогда меня хвалите! – вопил с задней парты двоечник Шмурыгин. – Я недостатки выставляю!

Но Зануда была непрошибаема:

– Сядь, Шмурыгин. И помолчи. Постыдился бы! Неприлично, – повторяла она как ни в чем не бывало, – выставлять свои достоинства. И уж тем более, – тут Зануда всегда делала паузу, – если в том нет собственной заслуги.

Хотя заслуги у Кристины как раз были, вот чего она?! Ну ладно, лицо и фигура – от природы. Но Кристина их и не выставляет. Что ж ей, с головой простынкой замотаться на манер восточных женщин – как на картинке в учебнике географии? Но у нее ведь и помимо внешности достоинств хватает. В дневнике – ни одной тройки. Это разве за красивые глаза? И биологичка, преподававшая «заодно» и химию, не просто же так ей улыбается: светлая у тебя голова, девочка. Биологичка была старенькая и всех называла девочками и мальчиками.

Удивительно, как по-разному может звучать одно и то же слово из уст разных людей. Биологичка произносила «мальчики» ласково, нежно, как… ну как «лошадки», к примеру. А лысый сосед Петр Петрович ухитрялся его свистеть – как будто он не Петр Петрович, а закипающий чайник.

– Чего затуманилась, девица? – Даже улыбка у него была неприятная, скользкая. – О мальчиках мечтаешь? Нечего мечтать, лучше бы матери помогла.

С каждым годом он докапывался до Кристины все энергичнее и энергичнее. Сперва «по-соседски», потом добавилось «на правах будущего мужа твоей матери, которому приходится исполнять отцовские функции».

– Чего он из себя строит?! А ты? Зачем он тебе? – орала в запале Кристина, когда Петр Петрович делал ей очередное внушение «на правах исполняющего». Кажется, ей тогда было лет тринадцать.

– А затем, – яростно шипела мать, – что от тебя помощи не дождешься! Что ж мне, надорваться тут? Ты ж палец о палец не ударишь! Только и думаешь, как бы юбку повыше задрать! Смотри у меня – принесешь в подоле, на порог не пущу!

Это было несправедливо. Ужасно несправедливо. Но обижаться Кристина давно перестала. Орать – да, бывало, а обижаться – зачем? Бессмысленно. До матери все равно не дойдет. Эх, скорей бы паспорт получить, школу закончить и – прощайте, родные стены! Сил никаких нет уже на вас любоваться.

Паспорт она получила перед выпускным классом. Тверденькая темно-красная книжечка пахла вкусно и незнакомо. Как будто не только паспорт был новеньким, а сама жизнь становилась другой, новой. Не в этом наизусть исхоженном грязном поселке, нет, где-то там, где люди, может, никогда не надевают резиновых сапог! Даже, может, есть люди, у которых вовсе нет резиновых сапог! Это казалось невероятным – как можно жить без резиновых сапог? Как ходить? Но наверное, наверное, кто-то живет именно так – без резиновых сапог! Неужели вправду где-то есть те, кому не нужны эти мрачные черные гири?

Желание уехать вскоре стало нестерпимым. В восьмом, кажется, классе Кристина читала Крапивина. Одну какую-то книжку – взяла в школьной библиотеке, а больше не брала. Вранье все это. Где они, эти крапивинские мальчики – чистые, благородные, вдумчивые. У поселковых все раздумья – где насшибать копеек, чтобы купить у бабки Степаниды бормотухи, выпивали многие уже лет с двенадцати, а с пятнадцати – так почти все.

Кристина поднимала на парты расшатанные двуногие стулья с царапучими фанерными сиденьями – иначе пол не помыть – и представляла, что это не ободранные ноги стульев, а блестящие поручни в вагоне, который едет куда-то… где нет резиновых сапог…

На самом деле партами по привычке именовались хлипкие двуногие столы – громоздить на них стулья следовало осторожно, получившаяся конструкция шаталась и грозила завалиться от любого неосторожного движения. Зато пол оставался почти свободным. Интересно, как его мыли, когда тут стояли настоящие парты на массивных деревянных «фундаментах»? Туда и шваброй-то не доберешься.

За ближним к доске окном лениво шевелила пестрой листвой липовая ветка. Там был сентябрь – желтый, рыжий, зеленый, солнечный – повезло в этом году с погодой. Скоро дожди зарядят, без резиновых сапог не продерешься. Вот дались ей эти сапоги!

Вообще-то класс полагалось убирать вдвоем. Но рыжая Динка, у которой в семье недавно случилось «пополнение» в виде маленького братика, едва закончились уроки, умильно заныла:

– Крысь, а, Крысь… Мама опять ночь не спала, я бы хоть немножко с ним посидела, а ей бы отдохнуть…

Кристина только плечом повела – иди, мол, без тебя управлюсь.

Дело было, конечно, не в новорожденном. Наверняка Динка усвистала гулять с Борькой из параллельного, капитаном школьной легкоатлетической сборной. При виде тощей длинной Динки у физрука становилось смертельно несчастное лицо – на канате она болталась «как макаронина на вилке», а мяч, вместо того чтоб лететь в баскетбольную корзину, упрыгивал в угол, где за брусьями были свалены гимнастические маты. И вот как такое антиспортивное существо ухитрилось наладить контакт с Борькой, у которого половина жизни проходила в спортзале?! Разве что по принципу притяжения противоположностей. Потому что «контакт» был налажен давно и прочно: все знали, что Динка и Борька… «ходят».

Почему-то в школе никто никогда не скажет «они встречаются» или «у них роман» – как в книжках пишут – нет, принято говорить «они ходят». Хотя «хождение», как правило, выражается в сидении на лавочке у дома.

Учительский стул Кристина бросила в угол справа от классной доски, на кучу приготовленных в стирку штор (под ними можно не мыть, вот радость-то) – ставить его на стол нельзя категорически, покрывающее столешницу оргстекло царапается, а может и треснуть. Заставят заменять, а откуда Кристине взять оргстекло? Вот интересно, почему никто не говорит «плексиглас», все, ломая язык, выговаривают спотыкучее «оргстекло»? Ведь «плексиглас» гораздо красивее…

Ладно, пора, громыхая ведром, тащиться в туалет за водой. На часах начало третьего. В одиночку меньше чем за сорок минут не управишься, значит, мать опять будет пилить…

За спиной негромко громыхнула расхлябанная дверь: школьное здание уже порядком обветшало, и сквозняки гуляли по нему вольно, как будто это их дом, а люди – так, пришлые. Когда принесу воды, надо будет на ключ закрыть, подумала Кристина: тепло-то тепло, но простуду на сквозняке запросто можно подхватить. И сиди тогда с градусником и носовым платком, пялься в подслеповатое окошко на облетающий сад. На уроках торчать – невелика радость, но дома – еще хуже…

И тут на нее упал потолок.

Нет-нет, не потолок. Потолок твердый, а на нее рухнуло что-то мягкое, душное – как будто ожила одна из сваленных у двери штор. Да еще руки отрастила – жесткие, корявые. Они схватили Кристину за локти, рванули назад, так что плечам стало больно…