Алексей Тарновицкий - Убью кого хочу

– У-у-у… – запротестовала Бима, увидев, что моя рука тянется к диску телефона.

– Не твое дело, – огрызнулась я. – Во все тебе надо вмешаться, да? Как-нибудь без хвостатых обойдемся…

Гудки… гудки… Хоть бы только сам подошел. Сегодня у меня совсем нет сил на его звероподобную мамахен.

– Алло!

– Добрый вечер, Валентина Андреевна, – бодро протараторила я. – Можно Костю к телефону?

– Кто его спрашивает?

Эта крашеная гиена упорно делала вид, будто не узнает мой голос, хотя мы переговаривались как минимум несколько раз в неделю.

– Это Саша, Валентина Андреевна.

Сейчас переспросит: «Саша?», как будто понятия не имеет, какая это может быть Саша, затем выдержит длинную садистскую паузу и добавит: «Ах, Саша…» Тварь.

– Саша? – пауза. – Ах, Саша…

Лоськина квартира находилась не слишком далеко от нашей – на проспекте Декабристов. Мне уже приходилось бывать там, хотя и только в те моменты, когда Лоськины родители уезжали в отпуск. Папаша-Слепнев, капитан второго ранга, работал на военной кафедре в нашем же институте, а мамахен учительствовала в школе. Бедные дети… В квартире было три спаренных телефона: в гостиной, в комнате у Лоськи и в родительской военно-морской спальне. Поэтому я отчетливо представляла себе, как крашеная гиена, вся в крему, грудях и бигудях, кладет трубку на тумбочку рядом с кроватью в своей спальне, прежде чем завопить на всю квартиру: «Котя!»

– Ко-о-отя-я-я! Это тебя! Только недолго, тебе надо заниматься!

Лоська взял трубку.

– Алло.

– Привет.

– Привет.

Я сразу приободрилась. Кроме меня, вряд ли кто смог бы различить в голосе Лоськи следы радости. Но он явно был рад меня слышать. Уже что-то.

– Я тут на прогулку выхожу. Не хочешь присоединиться?

Он усмехнулся:

– Будут только свои: ты, я и Бимуля?

Это была наша общая, понятная только нам шутка. Крашеной гиене, которая наверняка подслушивает все наши разговоры, ни за что не понять. Но ей, гадине, и понимать не надо. Вот она снова вопит из спальни:

– Ко-о-отя-я-я! Тебе надо заниматься!

– У меня послезавтра зачет, Сань, – неловко проговорил Лоська. – Давай, может, после.

– Ладно, давай после, – тут же согласилась я. – Позвонишь?

– Ага.

– Ну, пока.

– Пока.

Ни фига он не позвонит, придется самой. Потому что Лоська есть Лоська, ничего не поделаешь. А уж Лоська во власти гиен – тем более. За что она так ненавидит меня?

Подошла Бимуля, ткнулась носом в колени: «Пойдем, а? Ну, пожалуйста. Ты уже пять раз обещала…»

– Ладно, – вздохнула я, сматывая с головы полотенце. – Пес с тобой, сучка. Порыли.

Собаченция взвизгнула и опрометью бросилась в коридор. Нашему выходу на прогулку всегда предшествует четкий, детально разработанный ритуал. Услышав мое «Порыли», Бимуля делает ровно шестнадцать пробежек вдоль коридора во всю его десятиметровую длину – от входа в квартиру до моей комнаты и обратно. Входная дверь обита дерматином, поэтому Бима безбоязненно атакует ее всем телом. Дверь вздрагивает, но выдерживает удар. Приземлившись на все четыре лапы, животное стремительно разворачивается и мчится в противоположную сторону. Дверь в другом конце коридора куда субтильней, и у Бимы хватает ума вовремя затормозить. Свистя когтями по паркету, она доезжает до конца, и весь процесс повторяется заново. Ба-бах! – во входную дверь… Фью-и-и-ть! – по паркету… Ба-бах! Фью-и-и-ть! Ба-бах! Фью-и-и-ть! И так ровно шестнадцать раз, восемь бабахов и восемь фьюитей. Вмешиваться в этот процесс бесполезно – легче остановить извержение вулкана.

Я оделась потеплей, и мы вышли.

– Пойдем на нашу скамеечку, Бимуля? Что скажешь?

Бима сдержанно шевельнула хвостом в знак согласия. Без сомнения, она предпочла бы более длинную прогулку, но в то же время не могла не принять во внимание и удручающее состояние хозяйки. Мы обогнули квартал. Вот и двор, а там и скамейка – та самая, на которую я когда-то привела своего ненаглядного Лоську. Я села и стала ждать, пока Бимуля проверит визитные карточки, оставленные во дворе окрестными дамами и джентльменами – как хвостатыми четвероногими, так и двуногими прямоходящими. Мне было просто необходимо поговорить с кем-нибудь родным. Мама, к сожалению, отпадала: нельзя взваливать на нее еще и эту тревогу. Сердечный друг в настоящий момент корчился бессильным червяком под пятой своей деспотичной мамаши. Оставалась только Бима. Биме можно доверить всё, что угодно. Эта подруга не выдаст, не обманет.

Наконец в темноте двора мелькнула тень «неопределенной окраски». Судя по довольной морде, собранная информация привела Бимулю в превосходное расположение духа. Она легко вспрыгнула на скамью и уселась рядышком, плечом к плечу. Обычно собаки смотрят на нас снизу вверх, что неправильно трактуется многими людьми как знак покорного униженного подчинения. На самом же деле, это просто такое устройство черепа: снизу намного лучше видно незащищенное горло. Но меня и маму Бимуля любит настолько беззаветно, что, презрев инстинкт хищника, предпочитает сидеть с нами на одном уровне, демонстрируя тем самым полное отсутствие агрессивных намерений. Над нами тремя оказывается в такие моменты только Господь Бог – ему-то в горло и направлен угрожающий Бимулин взгляд. Мол, только попробуй навредить этим двум недотепам, о Всемогущий Боже, – я тебе за них живо глотку выгрызу…

– Ох, собаченция, знала бы ты, какой у меня сегодня был день, – вздохнула я. – Всем дням денек…

Бима ободряюще подтолкнула меня плечом – мол, давай, рассказывай.

– Ты ведь слышала, что я Катьке по телефону наплела?

Собака фыркнула. И в самом деле – еще бы не слышать, такую истерику попробуй не услышь…

– Так вот, – тихо продолжила я. – Я ей наврала. Нет, не про автобусы – автобусы там и вправду жуткие. Наврала про тубус, который якобы забыла в автобусе. На самом-то деле я перепутала квартиру. Видишь, какая дура у тебя хозяйка?

Бимуля слегка наклонила голову и бросила на меня смущенный взгляд: мол, зачем же так преувеличивать? Мол, умом ты действительно не блещешь, но и дурой, вроде как, не назвать…

– Еще как, Бимуля, еще как назвать… – я сокрушенно покрутила головой. – В общем, я зашла в другую квартиру, а там… там эти трое. Алкаши такие, гады… мрази… сволочи…

Я почувствовала, что рыдания опять подступают к моему горлу. Бима укоряюще заурчала рядом. Это значило: «Сколько раз тебе говорить, чтоб не ходила гулять без меня? Только представь себе, что было бы, если б мы зашли туда вдвоем! Посмотрела бы я на того, кто посмел бы задрать на тебя хвост…»

– Ну, ты тоже, думай, что говоришь… – ответила я, быстро смахивая слезу. – Как бы я тебя взяла? Собак в метро не пускают…

Бима презрительно зевнула. Конечно, это была крайне неуклюжая отговорка. Факт: обратно я добралась другим путем, без всякого метро – пешком и электричкой.