Ариадна Борисова - Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)

– Я отдам вам результаты «ревизии», если вы восстановите площадку, – подсказала Леля, и ей стало дурно. Стены вокруг качнулись, за креслом Кутенкина замаячили трибуны с докладчиками. Трибунная толпа была стозевна и огромна…

Он замахал над ее лицом заявлениями из стопки, крикнул секретарше, чтобы нашла валидол. Дрожащими руками налил в стакан воды. Обошлось, слава богу, без «Скорой помощи». Леля пришла в сознание, извинилась – ничего страшного, с ней такое случается…

– Подлечить надо сердце, – совсем по-человечески бормотал и суетился Кутенкин.

Детское дворовое пространство удалось отстоять. На месте снесенной площадки общественный строительный фонд отгрохал новую, по современным технологиям. Жильцы двух домов благодарили мэрию и лично председателя фонда Кутенкина. Газета отрядила Лелю написать репортаж…

И все же «театр одной журналистки» не прошел даром. Журналистка устала от обслуживающей правды. Глядя на себя в зеркало, Леля видела румяную, довольную жизнью девочку. Отражение улыбалось миг и пропадало в зазеркальной стране. Или не стране. Счастье не страна. Счастье – состояние детства. Явь лица утомленной женщины совсем Леле не нравилась. Этой женщине хотелось сидеть в тихой книжной гавани малообитаемого домашнего острова и готовить вкусные блюда в ожидании Юрьева с работы. И больше ничего, ничего другого не хотелось.

Юрьев, как всегда, и спас ее от меланхолии. Объяснил, что сшибка с Кутенкиным и его стозевной Кº – вариант танца. Переворотного танца: не на трибуне перед народом, а из народа перед трибунами.

Лучше бывшего соседа по парте никто Лелю не понимал. Юрьев – снисходительный, насмешливый, докучный, бесконечно любимый – был необходим ей как сиамский близнец. Они вросли друг в друга дыханием и плотью. Умрет кто-то – придется резать по живому.

Тон Лелиных статей изменился. Представители «Полит. yesа» начали побаиваться непростодушных вопросов спецкора отдела новостей. За неправду Леля могла подкусить в материале так, что уличить ее в посягательстве на чьи-то «честь и достоинство» было невозможно.

– Наконец-то заговорила между строк, – ухмылялся Николай Иванович.

– Ты как певец, который вне выступлений заика, – посмеивался Юрьев. – Освобождаешься от дефекта своих фобий на сцене…

Машинально поднявшись по лестнице, Елена обнаружила себя дома у плиты со сковородой для котлет. Похвалила выработанный годами автоматизм. Шквал воспоминаний, взбаламученный весенним ветром, как будто улегся.

– Ялетаюночьюнаулице, – промурлыкала рассеянно и остановилась с коробкой чая в руке. Неужели придется ехать ночью в тьмутаракань к сумасшедшей?..

Чайные гранулы прыгали по столу. В маленьком кухонном телевизоре депутат толкал предвыборную речь: «Несмотря на кризис, мы выполняем… не сомневайтесь… надо сказать, что социология…»

– Патология, – дополнила Елена и побежала открывать дверь Юрьеву.

– Привет, – он коснулся губами ее щеки. – Что на работе?

– Нормально, а у тебя?

– Не совсем, но выживем, – вздохнул Юрьев.

– Что-то случилось?

– Да как бы нет…

Пока он, шумно фыркая, плескался под краном, она стояла на пороге ванной комнаты.

– И все-таки?

– Главным Казимирова утвердили, – глухо сообщил Юрьев из-под полотенца.

– Петра! – ахнула Елена.

Старый главврач видел на своем месте Валерия Михайловича, однако в мэрии решили по-другому. Елена знала: муж ждал повышения, чтобы дать ход намеченным в объединении планам, выбить наконец средства под строительство нового больничного корпуса. Назначение Петра Казимирова, руководителя со средними способностями и непомерными амбициями, было катастрофой для коллектива.

А не Вова ли подсуетился? Он мог. Он теперь возглавлял «крутой» партийный блок, не без его подписи совершались в ведомствах кадровые перестановки… В таком случае, в неудаче Юрьева виновата Елена. Вернее, неутоленная Вовина страсть и оскорбленное самолюбие, о чем Юрьев не догадывался.

– Козел, – сказала она.

– Зачем так грубо? Казимиров, конечно, не подарок, но не мерзавец… Ну-ну, не кисни! Зачем мне по большому счету это хозяйство? Я врач, а не завхоз. – Юрьев приподнял пальцем ее подбородок. – Где ужин, одноклассница? Я голоден как звер-р-р!

Она поставила перед ним тарелку с котлетами.

– Ура, каклетки!

Юрьев любил вынесенные из палат детские словечки, чем бездумно ранил жену…

– Ты ела?

– Нет, но не буду. Сегодня… девичник у Наташи. Собирает одноклассниц. Переночую у нее. Можно?

Юрьев приподнял брови:

– Ладно. Одну ночь побуду холостяком.

Елена мучилась от невозможности рассказать о летающей девушке. Дала слово – держись. Жаль, что нельзя поехать с Юрьевым. Страшно одной… но почему-то манил душок авантюры. Адреналина, что ли, в последнее время не хватало?

Она переоделась в джинсы и любимый черный свитер. От прикосновения к ворсистому джерси зачесались лопатки.

Привыкла носить одежду на голое тело, без маечек и шелковых комбинаций, с тех еще пор, когда они были в ходу.

«Я- не-летаюночьюнаулице». Задрала свитер, глянула в зеркало через плечо. Лопатки как лопатки – крыльев остатки…

– Поздравляю соврамши, – бодро кивнула отражению.

– С кем разговариваешь?

– С собой.

– Женщина, ко мне! – Юрьев бухнулся на диван, хлопнул себя по колену. Обнял внимательными «докторскими» руками. – Обязательно надо идти?

Завитки бороды щекотнули шею. Елена повернулась лицом к мужу. Он насмешливо и доверчиво смотрел на нее эпикурейскими глазами. Захотелось прижаться к его большому телу, слиться с ним и ничего не видеть, не помнить, как было в отпуске на море. Юрьев спрашивал: «А не пойти ли нам искупнуться?» – «А не пойти!» – смеялась она. И они никуда не шли. Валялись весь день на диване обнявшись, слушали музыку…

– Соседка, ты чего-то не договариваешь?

– Ничего не недоговариваю.

Он обидно захохотал:

– Девичник! Старушник, скажи! Только не напивайся там.

Трясясь в знобком автобусе, Елена загадала: если сейчас на остановке будет больше мужчин, чем женщин, значит, меня у этой Антонины ждет экстрим. Вгляделась в окно, ловя себя на невольном волнении, и посмеялась – мужчин было больше.

Фу, ерунда какая. Все нормальные женщины сидят сейчас по домам, а ненормальные… Она и есть ненормальная. Впрочем, давно. Не стоит заморачиваться.

Порылась в сумке, в карманах: ну вот, еще и телефон дома оставила. Наташу забыла предупредить – вдруг не обрадуется экспромту? Но подруга счастливо взвизгнула, принялась тискать, вертеть – полгода не виделись.

– Ну-ка, ну-ка, покажись, не растолстела? Молодчинка, держишь форму!

Успевала между вопросами бросать короткие приказы пятилетней внучке – отнеси, убери, поставь. Это же Наташа! Наполеон в юбке.