Мария Метлицкая - Женщины, кот и собака

А самое главное – даже сейчас, когда наконец вся страшная правда открылась… Он снова ничего не изменит! Ни на что не решится! Не уйдет, не освободит ее. Не начнет уважать себя. Ничего не изменит и не поменяет! Будет упорно делать вид, что все хорошо!

И ведь чистая правда – ничтожество. Никчемность. Слабак.

Что тут возразить?

А ничего.

Вот тогда и вспомнилась Алексею одна история – «тема», как говорила Маринка.

Хотя… И истории-то не получилось! Так, ерунда.

Наверное, тогда Алексей все-таки влюбился. И даже наверняка влюбился! В свою, так сказать, больную.

Случилось это на вызове. Было самое начало зимы, и как обычно на участковых посыпались вызовы по простудным заболеваниям, бронхитам, трахеитам…

Дверь Алексею открыла молодая женщина в светлой пижаме. На горле шарф, на лбу испарина. Голос сиплый, сухой кашель…

Рукой пригласила в комнату – говорить ей было не просто.

Села на кровать и решительно задрала пижамную кофту. Под ней… ничего не было.

Все понятно: он врач – какие тут могут быть стеснения? К обнаженному телу привык. Голой грудью его не удивить. Но тут Алексей почему-то страшно смутился. А еще – разволновался. Он отвел глаза и приложил стетоскоп к груди больной. Потом простучал легкие. Оказалось – бронхит.

Алексей начал выписывать рецепт, и тут больная вдруг разревелась:

– Мне даже некому в аптеку сходить!.. Я одна… Муж в командировке, мама в больнице. Может быть, обойдусь малиной и медом? – нерешительно предложила больная.

Алексей возмутился:

– Какой мед? Какая малина? Хотите заработать воспаление легких?! А соседи? – спросил Алексей. – Может, они помогут?

Женщина отрицательно покачала головой:

– Никого я не знаю… Мы переехали всего три недели назад.

Алексей осмотрелся: действительно, окна были голые, без штор. Из стены торчал электрический провод, а на полу были видны белые разводы от побелки.

Алексей вздохнул, взял рецепт и отправился в аптеку. По дороге захватил в магазине молока, хлеба и пару лимонов.

Она открыла дверь и, не мигая, с благодарностью смотрела на Алексея своими огромными, почти черными, с густыми ресницами глазами.

Звали ее Светланой. Светлана Коробкина – смешная фамилия.

Через три дня Алексей снова зашел к своей пациентке. Ей было лучше, и Светлана предложила ему выпить кофе.

Провожая Алексея, она дотронулась до его руки и тихо сказала:

– А ведь вы, доктор, спасли меня!

Он смутился, махнул рукой и попытался не согласиться.

– Нет! – ответила она. – Я ваш должник!

– Ну, должник так должник! И я вам это припомню!.. – отшутился Алексей.

С той поры дни напролет он думал о Светлане. А ночью… Вот ведь стыдоба!.. Алексей закрывал глаза и видел ее маленькие и твердые груди, с темными, как изюмины, острыми сосками. И длинную, белую шею с родимым пятном. Вспоминал приятное ощущение ее влажной кожи на своих ладонях…

Бред, чушь! Идиот! Она молода, красива. Замужем! Что он, нищий участковый терапевт, может ей предложить? Сходить в кино? Съесть мороженое? Целоваться в подъезде?

На прием в поликлинику Светлана пришла через несколько дней. Встретившись глазами, оба покраснели. Алексей прослушал ее легкие, закрыл больничный и пожелал здоровья.

Светлана посмотрела на него с явной грустью, словно разочарованно. Или ему это только показалось?

«Слабак! – думал он. – Надя права: абсолютный слабак!»

А через два дня Алексей спустился в регистратуру, нашел ее карточку и позвонил.

Светлана и обрадовалась звонку, и удивилась. Или ему вновь показалось?

Алексей справился о ее здоровье и, мямля, как прыщавый пацан, пригласил на свидание.

Пару минут трубка молчала. А Алексей ругал себя последними словами: «Кретин, идиот! Так влипнуть!..»

Но Светлана неожиданно ответила согласием: «Да, хорошо! А куда мы пойдем?»

Назавтра они встретились у метро и отправились в кино. В фойе кинотеатра Алексей трусливо оглядывался: а вдруг встретится дочь? Или кто-нибудь из ее подруг?»

По дороге домой они молчали. У подъезда Светлана предложила зайти к ней – на чай.

А дома молча пили чай с мармеладом, и обоим было как-то неловко. Алексей взял ее руку и некрепко пожал.

– Я пойду? – спросил он, не поднимая глаз. – Поздно уже…

Светлана молча кивнула.

У двери Алексей обнял ее и поцеловал.

– Останешься? – одними губами спросила Светлана.

Он мотнул головой:

– Нет, не сегодня. И потом… Я не хочу торопить!

Светлана вздохнула и кивком головы согласилась.

Ночью Алексей долго не мог заснуть и все думал о ней. Вспоминал ее теплые податливые губы, ее запах, ее холодные и тонкие руки…

Рисовал в воображении, как у них все могло быть. Представлял ее спящей на его плече.

Но… Алексей не перезвонил ей. Никогда.

Тяжело болела мать. Ей уже не под силу было ухаживать за больной дочерью. Тяжело готовить, тяжело искупать, тяжело одеть. Тяжело вывезти кресло-каталку на улицу.

Алексей, разумеется, часто приезжал. Ходил в магазин, убирал квартиру. Таскал Тёпу в ванную. И видел, как им тяжело. Почти невыносимо.

Однажды мать вызвала его на разговор. Разговор был о Тёпе.

Мать умоляла Алексея не бросать сестру. Нет, конечно, она понимала: к себе Алексей ее не заберет. Причина в Наде.

– Но… после моей смерти… Пожалуйста! Не отдавай Тёпу в приют! – умоляла мать. – Она ведь там погибнет!..

Мать Алексей успокоил и слово ей дал. Но выйдя на улицу, впервые задумался: «Когда-нибудь… мать уйдет. Такова реальность. А Тёпа останется… И с этим придется что-то делать… Только вот что ?»

Иногда Алексей просил дочь составить ему компанию – вместе съездить к бабушке и тетке. Но дочь кокетливо корчила носик и мотала головой: «Нет, пап! Ну, правда! Там так тоскливо… Просто сердце обрывается! Бабушка в лежку, Тёпа скрипит коляской. Грязь – уж ты меня извини! Нет, я, конечно, все понимаю! Но там еще… пахнет, пап! Болезнью, старостью. Тленом каким-то. Там – как в могиле. После этих визитов я есть не могу!..»

Алексей, расстраиваясь до сердечных спазмов, пытался с дочерью поговорить – о чувстве долга, жалости, сочувствии…

Но тут вмешивалась жена: «Оставь ребенка в покое! У нее своя, молодая жизнь! Еще наестся в жизни дерьма! Из своего корыта, не из чужого».

Алексей, понимая бессмысленность этих разговоров, махнув рукой, уезжал один.

А вот Тёпа всегда гнала его домой: «У тебя, Лешик, семья: ребенок, хозяйство. А тут еще мы…»

«Какой ребенок, Тёпа? Корова, прости господи, семнадцатилетняя! А семья… Ну, тут вообще смешно».

Мать конечно же наезжала на Надю. Не забывала «отметить» и внучку: сколько волка ни корми, ее воспитание, ночная кукушка дневную перекукует, яблоко от яблони – ну, и так далее.