Маша Трауб - Вторая жизнь

Неужели Валентина Даниловна хотела, чтобы ее сын венчался среди могил? И какая невеста на такое согласится? И тут Лиза увидела свадебную процессию. На центральную площадь подъехали машины, разогнав гудками толпу, все еще внимающую проповеднице. Гости вышли из машин и пошли в церковь. Невеста пеклась о платье. Жених разливал по пластиковым стаканчикам водку – «по-быстрому». Нарядные дети играли в салки вокруг могил – им было проще протиснуться на тропинке. Один мальчик даже предложил играть в «салки-ножки навесу» и немедленно завис пузом на могильной плите. На него, правда, шикнули, но салки на кладбище никого не смущали. Невеста, подметая длинным шлейфом ступеньки, вошла в храм. На шлейфе были видны следы ботинок и туфель. Следом ввалился пьяный жених.

Лиза решила, что пора домой. С нее достаточно. Она вышла за ворота и пошла по улице. Спину начало тянуть. Буквально через пару минут ее догнала свекровь:

– Ты что? Я тебя потеряла! Ты видела свадьбу? Правда, хорошо? Я тебе иконку купила, носи всегда с собой, лучше в лифчик положи. Из пакета не вынимай, а шнурок прямо к пакету привяжи. Шнурком лямку лифчика обмотай – тогда точно не потеряешь. Я в лифчике иконы ношу – всегда под сердцем. Почему ты ушла? Устала? Ох, а как я, беременная, бегала! Ромка тяжелый был, у меня отеки, а я топаю, топаю, и никто места в автобусе не уступит. Беременная ж, не больная. А ты ходи. Ходи больше. Как дите родится, тогда бегать придется. Тренируйся. Вот, держи иконку-то, прямо сейчас в лифчик положи, мне так спокойнее будет.

– Валентина Даниловна, я некрещеная, – призналась Лиза.

– Как это? Да разве так бывает? А что же делать-то? Как же ты рожать пойдешь? Почему некрещеная? Дети не бывают некрещеные. Я про такое не слышала. Может, ты забыла? Или перепутала?

– Нет, я точно знаю. Мои родители в Бога не верили. Папу отпевали, но это же скорее ритуал, да? Институт оплатил отпевание. Маме, наверное, было неловко отказаться. Или папа был крещеным, а она не знала. Но меня точно не крестили.

– А Ромка знает? – Валентина Даниловна спросила об этом так, будто Лиза сообщила ей, что ребенок, которого она носит, не от Ромы.

– Он меня не спрашивал. Ему все равно.

– Как это все равно? Не может быть все равно! А дите? Ты ж дите будешь крестить? А что значит атеисты – евреи в роду или мусульмане? Нет, дите надо покрестить. Как же без ангела-хранителя? А если заболеет? Его святой водичкой умоешь, и все хвори пройдут.

– Валентина Даниловна, ни про евреев, ни про мусульман в роду я не знаю, но вполне вероятно. Дите, как вы говорите, сначала родиться должно, а потом мы с Ромой будем решать – крестить, не крестить, делать прививки, не делать. Если заболеет – я врача вызову. И пусть врач решает, чем лечить – таблетками или святой водой.

– Что ты такое говоришь? Надо Ромке сказать! Обязательно надо Ромке сказать! Тебе-то уже поздно, да и без тебя обойдемся. Главное, чтобы крестная мать была. А кто крестной-то будет? Ты уже думала? Я ж крестильную рубашку уже заказала. У нас есть мастерица, такие рубашки шьет, такая красота. Кружевом обшивает, каждый стежочек у нее – залюбуешься. На руках все шьет. Деньги я отдала, аванс. Так что теперь, отменять заказ? Нет, она не вернет задаток. Не вернет. Надо с батюшкой поговорить, может, он и тебя покрестит? Я в храме раньше пела, было время, он меня знает. Батюшка у нас хороший. Ты не волнуйся, я его попрошу – он что-нибудь придумает. Если надо – я в храме петь буду. Что ж ты раньше не сказала? Я бы прям сейчас у него спросила.

Лиза шла молча, мечтая побыстрее добраться до дома. Голос Валентины Даниловны ее, с одной стороны, раздражал, а с другой – ее клонило в сон. Она уже зевала открыто.

– Тебе кислорода не хватает, – объявила свекровь. – Это потому что ты мало гуляешь. Ты зеваешь, а ребенок страдает – ему дышать нечем.

– А что это за еловые ветки разбросаны? – спросила Лиза, чтобы свекровь переключилась на другую тему.

– Где ветки?

– Вот под ногами. Как след какой-то.

Последние несколько минут Лиза шла по еловым веткам, которые будто указывали дорогу.

– Так это умер кто-то! – обрадовалась свекровь. – Кажись, к нашему дому ведет. Из соседнего подъезда! Кто там умер-то? Я и не знаю. Надо узнать. Ты иди домой, поднимайся, а я зайду узнаю.

– Почему еловые ветки на земле?

– А что должно быть?

– Цветы, наверное…

– У нас цветы невестам дарят, а не покойникам. Еловые ветки всегда в гроб кладут. И на кладбище елку несут. Это у вас в Москве все зажрались – букеты тащат. У нас никто с цветами не приходит. Лучше деньгами помочь семье, чем на цветы тратить. А елку приятнее. Запах от нее хороший. В нос шибает – все запахи заглушает. И сразу видно, откуда покойника несли. Из какого дома, из какой квартиры. Ладно, иди домой.

Валентина Даниловна побежала в соседний подъезд. Лиза была счастлива от нее избавиться. Оставалось только поговорить с Ромой и выяснить его отношение к венчанию в местной церкви, крестинам в сшитой на спецзаказ крестильной рубашке и прочим традициям.

Рома только посмеялся и пообещал поговорить с матерью. Он лежал на диване, на животе у него стояла тарелка с пирожками. Рома смотрел футбол и жевал пирожки. Лизу начало подташнивать. В Москве он никогда не позволял себе вот так развалиться, в старых штанах, с тарелкой на пузе, и поглощать пирожки в промышленных масштабах.

– Ты хоть салфетку возьми или поднос, – пристыдила его Лиза.

– Что? Зачем? – Рома вытер рот ладонью.

Можно было сказать, что поездка удалась. Валентина Даниловна загрузила их провиантом – пирожки, куски жирного мяса, запеченного под густым слоем майонеза, и фирменная закуска, от которой Лизу тошнило и без всякой беременности, – рыба под маринадом.

– Ты что? Это ж треска! Ромка так любит! Я тебя научу. Смотри, жаришь треску отдельно. Обязательно отдельно. Потом на сковородочке лучок, морковку не жалей и пасту томатную-ароматную бери дешевую, она жиже. Отличная закуска-прикуска получается!

Лиза с ужасом смотрела на тарелку, в которой рыба плавала в соусе из моркови и слое масла толщиной в два пальца. Рома накануне действительно съел целую тарелку и не поморщился.

– Жаркое смотри не расплескай. Я замотала-примотала, но поставь ровненько. Как приедете, в холодильник поставь. Жаркое Ромка жидкое любит, чтобы с водичкой. Я тебя научу. Когда греть будешь, мяса ему побольше положи, а картошки поменьше. И бульоном, бульоном залей.

Лиза поблагодарила свекровь. Ей же проще – неделю готовить не надо.

– И вот еще для тебя подарок, – возвестила свекровь и вынесла из комнаты цветок в детском пластмассовом ведре.

– Что это? – не поняла Лиза.

– Как что? Фикус! Цветок семейного счастья. Ты за ним хорошо следи, не пыли, не души его. Это ж самый главный для женщины цветок. Он атмосферу хорошую делает. Ромка, ты уж проследи. Я этот фикус из маленького росточка вырастила, для тебя хранила. Не загуби его. Если сохнуть начнет, сам поймешь, что делать, – если цветок гибнет, то семья засохнет.