Анастасия Масягина - Пузожители

Врач промолчал о том, что шансы у девочек, рожденных на таком сроке, очень маленькие. Но медлить нельзя – иначе они потеряют мать. И он помнил, что у этой женщины дома трое мальчишек.

Анестезиолог стоял над ней с готовым шприцом для наркоза.

– Я вас умоляю, не делайте этого, сделайте УЗИ, у меня такое уже было…

Врач покачал головой:

– Огромная кровопотеря. Мы тебя-то не спасем, не говоря уже о детях.

– Я умоляю вас!!! – рыдала Алиса, лежа перед ним в луже крови, – умоляю… ради ваших детей, ради всего, что есть у вас святого. Не делайте этого! Я напишу расписку, что если со мной что-нибудь случится, врачи не виноваты!

– Подумайте о том, что ваши сыновья лишатся мамы.

– А дочки – жизни. Ради всего святого…

Врач дрогнул, и через пару минут ей уже делали УЗИ. И тут боль вернулась с новой силой, и кровь вновь хлынула бурным потоком.

– В операционную!!! Срочно!!! – заорал молодой доктор.

Его лицо перекосилось от ужаса, и, похоже, он уже сам был не рад, что пошел на поводу у пациентки и потерял так много драгоценного времени.

Саша попытался прижать Лесю к себе, не переставая целовать.

– Я прошу тебя… Не надо этого делать…

– Но почему? Мы оба одиноки, оба многое пережили, мы знаем цену отношениям. И мы друзья. Почему бы не пойти дальше?

– Потому что это не приведет ни к чему хорошему. Ты сам подумай – кто ты и кто – я.

– Я – человек и ты – человек, – Саша улыбнулся той самой обезоруживающей улыбкой, которой просто невозможно было противостоять.

– Это сейчас тебе все равно, что я сиделка твоей матери. Но пройдет несколько месяцев, страсть угаснет, и ты начнешь замечать, какие мы разные. Я знаю. Так было с Димой.

– Может быть, я просто тебе не нравлюсь? – спросил Саша.

Леся покачала головой.

– Что ты. Ты даже слишком хорош для меня. И… обо мне никто и никогда так не заботился. Но я не многу сейчас ничего начинать. Сначала я должна сама чего-то добиться в жизни.

– А разве нельзя делать это параллельно?

Леся улыбнулась.

– Я обдумаю эту возможность.

Еремин молча кивнул и вышел из кухни.

Алиса потом узнала, что у двух ее дочек просто не было шансов. В Новый год никто в больнице не ждал тройни, и на месте оказался только один неонатолог, который сразу занялся самым крепким ребенком. Две другие девочки были обречены. Они прожили всего несколько минут.

Единственная оставшаяся в живых дочка лежала сейчас в кювезе, вся в трубках и тоже отчаянно боролась за жизнь. Раз в день Алисе разрешали подержать ее за руку. Ручка эта была вдвое меньше, чем у всех ее мальчишек, когда они были новорожденными.

Сама Алиса теперь уже точно никогда не сможет родить – произошел разрыв матки, и врачи едва спасли ей жизнь.

И она жила как сомнамбула, каждый день вставая с постели по инерции, сцеживала молоко, которым потом с помощью трубок, кормили ее маленькую девочку. Алиса назвала дочь Евой. И каждый день молилась за нее.

Ксюша лежала пластом в клинике и боялась даже пошевелить рукой, хотя это, вроде бы, не возбранялось. Только что ей перенесли два эмбриона-пятидневки. Новая жизнь уже зародилась, она была уже внутри, и теперь Ксюша мысленно разговаривала со своими детками, уговаривала их остаться с мамой. Обещала, что с ней им будет хорошо и весело жить.

Камилла Булатовна посадила ей на постель двух пластмассовых пупсов – мальчика и девочку. Такая уж тут примета: если посадить кукол на постель, беременность обязательно наступит.

Потом она две недели лежала дома. Серж не стал нанимать ни сиделку, ни домработницу. Он передоверил все дела заму и самоотверженно ухаживал за женой.

И хотя через неделю можно было уже вставать с постели, Протвинские решили этого не делать в надежде, что строгий постельный режим повысит шансы на успех.

– Вот в больнице на сохранении все ведь лежат, – рассуждал Серж.

– Как врач могу тебя уверить, что в этом положении самое лучшее кровоснабжение.

– Вот и не вставай! – велел муж.

Но, несмотря на все усилия, анализ крови на беременность оказался отрицательным.

Ксюше было так плохо, что она не могла даже плакать.

– Мы попытаемся еще…

– У нас есть красное вино? – перебила его жена.

– Кажется, где-то в баре завалялась бутылочка. Но ты же больше любишь виски с колой?

– Это да. Но от виски я просто сейчас напьюсь и усну. А завтра буду чувствовать себя такой же несчастной, как и сейчас. Горе надо пережить.

Муж на этот раз не стал спорить. Он не любил, когда жена плачет. Но его пугало, что сейчас она даже плакать не может. Что ж, если вино поможет…

Первых два бокала она выпила залпом и налила себе третьей.

Муж с опаской взглянул на Ксюшу. Такие темпы его настораживали.

– Не бойся, сегодня я могу напиться как сапожница.

– Как сапожник, малыш…

– А я напьюсь как сапожница! Не бойся, мне можно. Я совершенно точно не беременна. И даже есть документ, который это подтверждает.

Она ткнула пальцем в результат анализа, который валялся здесь же, на барной стойке. Несколько капель из бокала попали на бумагу, и тут же расплылись, став похожими на пятна крови.

Они оба сейчас смотрели на листок, и Серж был уверен, что они думают об одном и том же. Недаром говорят: «Муж и жена – одна сатана».

Они думали, сколько крови стоят им эти попытки.

И Серж не хотел уже останавливать жену. Никто не может годами равнодушно наблюдать, как рушатся его надежды.

– Давай сегодня напьемся! – предложил муж, и Ксюша готова была поклясться, что видит в глазах своего пуленепробиваемого мужа слезы.

А потом они открыли вторую бутылку, и пошли плавать в бассейн. Ксюша рыдала, плавала, пила вино и подпевала «Машине времени», песни которой неслись из динамика.

Долгое время состояние Евы оставалось стабильно тяжелым. По словам врачей, девочке не становилось ни лучше, ни хуже. Несколько раз в больницу приходил Олег, но Алиса не пожелала его видеть.

Мальчики жили пока с Ангелиной Степановной. А Саша даже заявил, что он уже достаточно взрослый, чтобы водить Витька в детский сад, и обоих братьев – на хоккейные тренировки.

Алиса не могла простить врачам, что они не дали не малейшего шанса двум умершим девочкам. Дети не выжили просто потому, что ими некому было заниматься. Только один неонатолог дежурил ночью тридцать первого декабря. Впрочем, она слышала уже официальную версию роддома, по которой две дочери уже родились мертвыми. И вообще, врачи страшно гордились, что смогли спасти жизнь самой Алисе.

Ева умерла в конце января.

В палату пришел очередной врач, который долго ее успокаивал и уверял, что девочка, если бы даже выжила, скорее всего, осталась бы инвалидом. Он просил Алису задуматься, нужен ли ей ребенок-инвалид. Но Алисе и думать было не надо. Ей был нужен. Любой. Ребенок.