Алёна Жукова - Дуэт для одиночества

Нужно было решаться, Монреаль манил. Красивый город с красивым именем. Туда даже старый знакомый «французский классик» наведывается. Говорят, уже несколько раз приезжал: что и говорить – один язык, одна культура.

На этот раз им разрешили перебраться в Канаду. Незадолго до переезда Паша и Муся решили навестить родной город. Проблем с перемещениями уже не было, и, к радости всех ностальгирующих, появилась возможность вернуться в прошлое и побродить по знакомым улочкам любимых городов. Родителям хотелось показать двенадцатилетней Ханне знаменитую на весь мир Лестницу, не менее знаменитую музыкальную школу и театр. Паша знал, что многих дорогих людей он уже не встретит. Ему рассказали, что Анисов более десяти лет назад уехал в Германию, там и умер – от инфаркта. О судьбах учеников Паша знал немного, очень печальным был тот факт, что самая удивительная и одаренная ученица Лиза Целякович бросила консерваторию. Муся, узнав об этом, совсем не удивилась.

– Загуляла, значит, – сказала она Паше, – какая из нее пианистка! Только мужики на уме были.

Паша никак не прокомментировал это заявление, но в очередной раз утешился и самому себе отпустил грешок, который не то чтобы сильно мучил, так, иногда цеплял коготком, особенно теперь, когда дочь подрастала.

Все в их городе, за исключением солнца, моря и пыли, казалось изменившимся, вроде постаревшей подружки, которая искусно закрасила то, чего уже не поправить, и навела макияж поярче в тех местах, куда еще можно было смотреть. Но в целом возникало ощущение молодящейся бабенки, уже сильно изношенной, слегка пошловатой и готовой отдаться первому встречному. По разбитым мостовым ездили хорошие автомобили, а в ресторанчиках сидели хорошие девочки, оценивающе разглядывая каждого посетителя. Все продавалось и покупалось, даже их старая квартира, новый владелец которой снес, наконец, стену, перегораживающую зал, восстановив симметрию позолоченных завитушек лепнины на потолке. Теперь, после ремонта, их комната напоминала номер в шикарном отеле. В центре стояла громадная кровать, площадь которой как раз и была площадью их бывшей комнаты, а на окнах, превосходящих высоту их квартиры в Тель-Авиве, висели тяжелые бархатные шторы с массивными кистями. Было заметно, что Мусе все это очень нравится, она вертела головой и покусывала губы. Воплощение израильской мечты о зеркальном паркете из разных пород дерева, с гобеленами по стенам и золотом на дверных ручках, все это вдруг реализовалось тут, на этой когда-то провонявшей кошачьей мочой территории. Цена за квартиру была космической. Паша таких денег никогда в руках не держал. Жили они, по израильским стандартам, хорошо, но не до такой степени. Успокаивало то, что в их планы не входило приобретение недвижимости в родном городе, назад они не собирались, хотелось только вперед, в новую жизнь, в новую страну.

Остановились они у старых консерваторских знакомых. Полночи просидели на замызганной кухне, выслушивая истории из жизни коллег, укладывающиеся в одну и ту же схему: те уехали, а эти остались; у тех все есть, а эти все потеряли. Шум газовой колонки и рычание допотопного холодильника действовали гипнотически. Паша резко захотел спать, как вдруг Муська спросила о Лизе Целякович – может, знают, что с ней, хотя, конечно, откуда…

Пашину сонливость как рукой сняло, и было от чего. Хозяева возбудились и стали рассказывать, перебивая друг друга, историю, смахивающую на сказку о том, как девочка сначала превратилась в страшную ведьму, а потом в прекрасную маркизу.

Пересказ похождений Лизы в художественном исполнении Севы и Ани Шейниных напоминал жестокий романс. Тональность, безусловно, была минорной, не обходилось без придыханий и легкого завывания. Аня закатывала глаза и пускала слезу, Сева глубоко вздыхал и набирал с шумом воздух для нового куплета. Случайные диссонансы обостряли звучание. Напряжение должно было привести к драматической коде, в которой угадывался печально знаменитый марш великого поляка, как вдруг… Сева внезапно ушел в мажор, и скорбь рыдающих гобоя и флейты растворилась в летящем проигрыше аккордеона. Из приоткрытой форточки потянуло мокрым асфальтом и сиренью. Где-то на Елисейских Полях немолодой, похожий на Севу шансонье пел легкомысленную и абсолютно неправдоподобную песенку о любви. Она была о том, как произошло чудо и затоптанный в грязь цветок расцвел вновь под голубым небом Прованса. Хозяин этого цветка держит его во дворце и зорко следит за тем, чтобы никто к нему не приближался. Это восхитительное растение теперь зовется Эльза де Байе, жена французского маркиза, мецената и миллионера. Маркиз устроил ей турне по Европе, гастроли в Японии и Америке, подарил остров и построил концертный зал. Она записала несколько альбомов музыки собственного сочинения и отхватила какую-то европейскую премию.

– Так это ж наша Лизка и есть! – мощным фортиссимо прозвучали Шейнины.

Мирно дремавший хозяйский кот от неожиданности вскочил и шмыгнул под диван. Муся застыла с приоткрытым ртом, а Пашины губы растянулись в глупой улыбке.

Люди, как правило, любят немножко приукрасить чужие биографии – факты теряют свою очевидность, обрастают домыслами и небылицами. Так возникают легенды о героях и святых, так рождаются мифы и придумываются сказки, а все для того, чтобы дать человеку надежду на победу добра и справедливости. И даже если реальность его собственной жизни убеждает в обратном, то другая, выдуманная реальность сохраняет веру в разумность и гуманность мироустройства.

Но история с Лизой превзошла даже сказку о Золушке. Зря Шейнины старались, на самом деле все было гораздо интереснее. Справедливости ради надо сказать, что подобные фокусы судьба выделывает не часто и далеко не со всеми, поэтому рассказ об этом заслуживает новой части повествования.

Профессор Лиманский, заведующий отделением алкогольной и наркотической зависимости городской психбольницы, готовился к утреннему обходу. С ночи было несколько новых поступлений из «Скорой помощи». Среди доставленных – парочка наркоманов из завсегдатаев их отделения, доброволец с почти двадцатилетним стажем алкоголизма и молодая девушка после неудачной попытки самоубийства. Ни имени, ни фамилии девушки не значилось, только рост, вес и приблизительный возраст. В милицейском протоколе было зафиксировано, что она, раздевшись донага, попыталась прыгнуть под поезд. Машинист сумел затормозить в нескольких метрах. Тело лежало на рельсах, пока не приехали милиция и «Скорая». Машинист видел, что изо рта у самоубийцы идет пена, а пульс не прощупывается. Врач на «Скорой» оказался опытным, быстро провел реанимацию. Поведение девушки было агрессивным, она бредила и не помнила, кто она такая и откуда.