Ирина Муравьева - Елизаров ковчег (сборник)

Так вот мой вопрос вам: зачем она шла? Вообще, чем больше я вожусь с этим образом, тем мне все труднее. Полина похожа на скромную реку: течет себе тихо и горя не знает. Не остановить ее, не повернуть: вода ведь! С водою-то что будешь делать? Умоет, омоет, напоит – и дальше. Блестит да поет, облака отражая! А ты себе стой, как дурак, утирайся.

Ну нечего делать, продолжим историю.

Мама сидела на диване и так сильно напряглась при появлении в дверях смущенной Полины, что лоб ее стал золотистым от пота. На голове у приехавшей мамы была ярко-белая (не подлинного человечьего цвета!) блестящая башня красивых волос, и кольца сверкали на всех ее пальцах. Глаза были черными, взгляд – ястребиным. Живот ее, где этот плотный Темур проплавал, играя, как в озере рыбка, пока не пришло ему время рождаться, немного вздымался под бархатом платья.

Темур что-то быстро сказал по-грузински.

– Вах! Вах! – вскользь ответила мама. – Вах! Вах!

– Полина! – сказал побледневший Темур. – Вот: мама.

– Анука Вахтанговна. Так мое имя, – сказала Анука Вахтанговна.

Полина вздохнула. Повисло молчание.

– Вы кушать хотитэ? – спросила Анука.

– Нет, я пообедала дома. Спасибо, – сказала Полина, хотя не обедала.

– Зачэм пообедали дома! Мы вас пригласыли, мы пищу варыли! Тэмури на скрипке нэ позанимался, он рэзал морков и другие продукты!

Темур что-то быстро сказал по-грузински.

– Зачэм ты мэня затыкаешь, послушай! – ответила мама и вдруг покраснела. – Когда человек идет в гости к подругам, зачэм ему кушать до этого дома? Я просто спросила, а ты объясни!

– Она будет кушать, – ответил Темур. – Она не сказала, что кушать нэ будет!

– Вы будетэ кушать?

– Конечно, я буду, – сказала Полина.

– Какое вино вам подать? – спросила загадочно мама Анука.

Полина заметила, как у Темура малиновым пламенем вспыхнули уши.

– Спасибо, вина никакого не нужно.

– А мнэ говорили, что русские женщины вино очень любят и всэ его пьют!

– Нет, я не люблю, – объяснила Полина.

Анука Вахтанговна съела глазами сначала лицо ей, потом сразу шею.

– Тэмури! – сказала Анука Вахтанговна. – Я в срэду совсэм никуда не уеду. Останусь. В Москве поживу. Так решила.

Еды на столе было много. Так много, что стол этот даже ломился и блюдо с огромным красивым салатом Темуру пришлось унести сразу в кухню.

– У вас на базарэ так нехорошо, – вздохнула всей грудью Анука Вахтанговна. – Пошли мы с Тэмури вчэра на базар. Стоит, вижу, женщина. Немолодая. И смотрит в мэня. Я с ребенком, с Тэмури. Пришла, чтобы ты продала мнэ покушать. Так ты мнэ получше кусок положи! Найди мнэ такой, чтобы я была рада! А тут у вас всо для сэбя, всо сэбе! Кусок свэрху красный, а снизу зеленый! Я развэ куплю это мясо ребенку?

– Какой я ребенок? – шепнул ей Темур.

– А кто ты мнэ есть? Я нэ так говорю?

Через полчаса у Полины разболелась голова, и даже прекрасные сладкие блюда она запихнула с трудом в свое горло. А в восемь уже попросилась домой.

– Спасибо, не нужно меня провожать! – негромко сказала Полина Темуру. – Ты с мамой побудь, я доеду сама.

– Возьми ей такси, заплати, пусть везут! – сказала сурово Анука Вахтанговна. – И номэр машины, смотри, запиши! А то потом гдэ мы искать ее будэм?

На улице томный, уставший Темур сказал, что Полина понравилась маме.

– Тебе показалось, – сказала Полина.

– Ты думаешь, я своэй мамы нэ знаю?

Полина посмотрела в его глаза, которые всегда, когда Темур играл на скрипке, склоняя к ней нежно кудрявую голову, немного и переливались к тому же – от черного и темно-синего к серому, – она посмотрела со странной надеждой: а вдруг это все-таки он?

«Да, Господи! Что же такое со мной! – думала она, сидя в такси, в котором удушливый запах бензина смешался с застенчивым запахом пудры: наверное, только что кто-то попудрился. – Откуда же эти сомненья, откуда?»

Теперь она видела ясно, что в жизни ее повторяется снова все та же простая до дрожи картина: сперва она быстро и страстно влюбляется, потом так же быстро, с готовностью, гаснет. И хочется только скорей убежать. И чтобы никто не звонил, не просил и в трубку не дул своим жарким дыханьем.

«Но я не хочу быть одна, не хочу! Вон мама чуть вены себе не порезала!»

В темноте машины она сняла с руки кожаную перчатку и посмотрела на свои молочно-белые, слегка засветившиеся от быстрых прикосновений уличных огней пальцы.

«Вот этой рукой я ласкала и Якова, потом Александра, теперь вот Темура. Но я никого не люблю так, как нужно! Я просто боюсь быть одна. Я боюсь!»

В водительском зеркальце зазеленели чужие глаза.

– Чего это вы так на руку уставились? Убили кого, может?

Старый таксист сам расхохотался от маленькой шутки.

– Нет, я не убила, – сказала она.

Машина со скрежетом остановилась.

– Черт! Чуть не проехал! А где номера-то! Фонарь не горит, номеров не видать!

В это же самое время утомленная приготовлением обеда, приходом Полины, уходом Полины и мойкой посуды Анука Вахтанговна лежала в красивом лиловом халате и гладила голову сына Темура.

– Красивая дэвушка, славная дэвушка, – шептала печально Анука Вахтанговна. – Но только зачем нам жениться, Тэмури? Ты русских совсем, что ли, нэ раскусил? Возьмет и закрутит хвостом?

– Нэ закрутит, – ответил ей гордо влюбленный Темури. – Уедем в Тбилиси и будем там жить.

– Послушай, Тэмури! А как же твой Коган?

Анука Вахтанговна поцеловала кудрявый затылок подросшего сына.

– А что, ему учеников нэ хватает?

– Ты – малчик наивный, доверчивый малчик. Ответь мне, Тэмури: она была девочкой?

Темур покраснел и мгновенно вскочил.

– Зачэм ты такие слова говоришь? Ты – мать мнэ! От матэри слышать такое!

Анука Вахтанговна тоже привстала.

– Я мать, потому и волнуюсь всо врэмя! Возьмешь ее в жены и будэшь рогатым ходить, как баран, и всэ над тобой будут в голос смеяться! Тогда я могилу разрою и встану! Ты знаешь мэня, что я так поступлю! И папа твой встанэт, и дэдушка с бабушкой!

К рассвету совсем небольшая семья: мать, сын и забытые тени их предков – решила со свадьбою повременить. Анука Вахтанговна вот что сказала:

– Давай ее лэтом в Тбилиси возмем. И дома провэрим.

А дома, в Тбилиси, Полину похитили.

Опять отступление. Возьмите волшебные русские сказки. Ученые, посвятившие жизнь изучению этого материала, заметили, что почти во всех сказках всегда похищают прекрасную женщину. Вот так, как у Пушкина эту Людмилу. Но Пушкин не сам эту сказку придумал. Он, как на гранит, опирался всецело на мненье народа. Арина в нем этот талант разбудила, а дальше пошло: ну на то он и Пушкин. Ученые в целях использовать опыт народной традиции, классифицировать пространственно-временные коллизии и способы их изучения в вузах пришли сразу к выводу, что самым важным и самым серьезным моментом науки должно быть (хоть это и кажется странным!) серьезное распределение локусов. Потом уже следует контаминация .