Андрей Геласимов - Год обмана

В квартире по-прежнему стояла полная тишина. На всякий случай я решил вернуться назад в комнату. В руках у меня все еще были Маринины фотографии.

«Надо же, какое иногда у нее бывает интересное лицо, – подумал я, опуская взгляд на один из снимков. – Вот здесь такие же большие глаза, как вчера. Когда спрыгнула с лошади. Она, наверное, подумала, что я там совсем убился. Перепугалась».

И тут вдруг я вспомнил, что там в лесу, лежа на земле среди переступавших вокруг меня лошадиных ног, среди всего этого замерзшего мусора, ужасной боли, страха и сердцебиения, я неизвестно почему проболтался насчет Сережи. В том плане, что я про него наврал. Но главное было даже не то, что я проболтался. Мало ли что – может, я думал, что мне конец, может, я думал, что жить-то осталось всего минут десять, – нет, дело было не во мне. Дело было в Марине. Что она там сказала?

– Я знаю.

«Ни фига себе, – подумал я. – То есть как это – „я знаю“? Чего она знает? Откуда?»

Эта мысль поразила меня до такой степени, что мне даже пришлось опереться спиной на дверь. Не в том смысле, что я хотел там забаррикадироваться, спрятаться и чтобы никто не входил, а в том смысле, что меня вчера сбросила лошадь и, может, даже ребра сломались, а мне тут в голову приходят такие вещи. Да еще с этой Мариной на кухне (или где там она?) происходит черт знает что.

«Откуда она может знать? Кто ей сказал? Может, она имела в виду, что знает насчет того, что он вчера заболел? Вернее, наоборот, не заболел, а это я ей насвистел, что ему резко вдруг стало плохо. Может, она это имела в виду? Или она все-таки догадалась, что он ее „лечит“ насчет своего пролетарского происхождения? Неужели она знает насчет его папы? Что там она спрашивала меня о моей работе? С кем-то меня сравнила… Никак не могу вспомнить, с кем…»

У меня вообще появилось такое странное чувство, как будто я здесь оказался не совсем случайно. Точно такое же, как после разговора об итальянском катере. Как будто вокруг меня что-то происходит, и я даже принимаю в этом участие, но вот что происходит и что, собственно, я тут делаю – это оставалось загадкой.

– Не бери в голову.

Так она, кажется, мне сказала. Интересный, вообще, подход к любви. А как же тогда Сережа?

В этот момент дверь в комнату резко открылась и треснула меня по спине. Я зашипел от боли.

– Прости, – сказала Марина, отбирая у меня фотографии. – Я не думала, что ты так близко будешь стоять.

Я молча следил за тем, как она снова прячет их за книжки.

– Пойдем завтракать, – обернулась она. – А то твой омлет остынет. Ты чай с сахаром пьешь или без?

Я не знал, что ей сказать на это.

После разговора с Ильей Семеновичем пришлось ехать к Сереже. Бывают такие дни. Начинаются паршиво, а продолжаются еще хуже. Совершенству нет пределов. Причем – в оба конца. Это касалось, кстати, и самого Ильи Семеновича. Я даже не предполагал, что такое бывает. Читал, может быть, в старых книжках или по телику видел, но думал всегда, что это литература из школьной программы. Иудушка Головлев – «прореха на человечестве». Так, кажется, нас учили? Или это был какой-то другой приколист? Плюшкин? Короче, все они – пацаны из одной команды. А капитаном у них Илья Семенович. Флагман и рулевой. Загрузил меня по полной программе.

И вот я поехал от него прямо к Сереже. А куда мне деваться? Бабки-то получаю. Надо было отчитаться, как покатались на лошадях.

Классно покатались.

Но бок все еще болел. Даже скорость переключать было больно. Может, все-таки лучше к врачу?

– А что у тебя с лицом? – сказал Сережа, выключив свой компьютер. – Впрочем, неважно. Пойдем со мной. Отец, наверное, еще дома.

Хорошо, что он не спросил про Марину. Фиг его знает, что бы я мог ответить. Настроение было паршивое. Я даже придумать ничего не успел.

– Что с вашим лицом? – спросил Павел Петрович, как только мы вошли к нему в кабинет.

– Он упал с лошади, – сказал Сережа.

Догадливый, блин. Шерлок Холмс. А я тогда кто?

Во всяком случае, не доктор Ватсон.

– С лошади? Может, вам надо к врачу?

– Ни к какому врачу ему не надо. Мы пришли поговорить с тобой.

Интересно, что он имел в виду под этим «мы»?

– Хорошо, я вас слушаю.

Павел Петрович немного напрягся. Его, видимо, тоже прикололо Сережино «мы».

– Сколько ты платишь Михаилу за то, чтобы он за мной шпионил?

Немая сцена. В прямом смысле. Стоим и смотрим друг на друга.

Молчание ягнят, часть вторая.

– Две тысячи долларов, – наконец оживает Павел Петрович. – Но кто сказал, что он должен… шпионить?

– Я.

У Сережи голос немного срывается. Подросток еще. Половое созревание, все дела. Пубертатный период.

– Мне кажется, Сергей, ты несколько драматизируешь ситуацию…

– Перестань говорить свои дурацкие слова! Ты все время говоришь слова, которые совсем не к месту. Сейчас не надо так говорить!

Тут я понял, что Сергей мой завелся. Или уже был заведен к тому времени, как я пришел. Может, у них вчера что-нибудь произошло? На этом их совещании.

Слава богу, что он еще не знал про мои подвиги.

– Я говорю вполне нормально. Но если тебе не нравится мой тон, можешь говорить сам. Я тебя слушаю.

И тут этот Сережа поворачивается ко мне:

– Скажи ему, что ты от него уходишь.

Молчание слонят. Ягнята не актуальны.

– Что?

– Скажи ему, что ты увольняешься.

– Увольняюсь?!!

– Сергей, послушай… – попытался вмешаться Павел Петрович.

– Не перебивай!

Он почти орал уже. Этот подросток.

– Скажи ему!

Мы снова молчим. Смотрим друг на друга. Теперь уже молчание слонов. Настоящих, больших, пыльных. Замешательство.

А у меня еще совесть. Марина рядом со мной, под одним одеялом. Облом.

– Скажи ему!

– Хорошо. – У меня голос немного хриплый, пришлось откашляться. – Павел Петрович, я увольняюсь…

Павел Петрович вздыхает, как бегемот, и садится. Мне бы тоже куда-нибудь сесть, но стульчиков рядом нету. Впрочем, теперь все равно. Чего тут рассиживаться?

– Отлично, – радостным голосом говорит этот Сережа. – А раз ты свободен, то теперь я хочу тебя нанять.

Вот сейчас мне бы стульчик.

– Он платил тебе две тысячи – я буду платить две с половиной. Ты согласен?

Я поворачиваюсь к Павлу Петровичу. Кто тут из них рулит, в конце концов?

– Подожди, Сергей, – говорит он. – Что за цирк? Чем ты ему будешь платить?

– Долларами. Мама оставила мне сто тысяч. Ты ведь их не потратил? Она доверяет тебе.

– Она просила вложить их в твое образование…

– Вот мы и вложим. Михаил – великолепный учитель. Педагог с большой буквы.

– Послушай, Сережа…

– Хватит! – он вдруг по-настоящему закричал. – Хватит, папа! Я не могу больше это терпеть! Не могу! Ты понимаешь? Я устал! Устал от всего, что ты делаешь!