Ариадна Борисова - Бел-горюч камень

Сочные стебли «царицы полей» распробовали и повадились поедать гусеницы лугового мотылька. Днем колхозники и дети ловили летучих паразитов, шагая гуртом по полю с бреднями, ночами жгли костры. Мотыльки слетались на огонь и погибали. Утром пропольщики дергали осот и очищали гряды от куч мертвых бабочек. Следом шли «рыбаки», и снова в сетях трепетали жемчужные хлопья, сбитые из тысяч крохотных крыл…

Время за кукурузной страдой незаметно приблизилось к традиционному сбору картофеля, который назывался «осенней сельскохозяйственной практикой». С начала сентября студенты и ученики городских школ с четвертого класса по десятый во главе с педсоставами почти месяц проводили на картофельных полях. В выходные привозили «учиться труду» и младших детдомовских школьников. Никому без уважительной причины не дозволялось отвлекаться от работы более чем на пятнадцать минут. С утра бригадиры давали задания, вечером подводили итоги. Не выполнишь свою норму за день – вернешь «долг» завтра.

Партия призывала к трудовым подвигам, по всей стране гремела фамилия Стаханова. Командиром стахановского движения у детдомовцев назначили Галю. Самая трудолюбивая из девочек, она умудрялась выполнять по две нечеловечески завышенные нормы. Могла бы, наверное, выполнить и три, но подводила жалость. После рапорта об ударной сдаче плана Галя платила нормативные «долги» за изнемогающих малышей.

Подружки молча подключались к этому антипоказательному акту. Только языкастая Полина, не разгибая спины, зло каламбурила:

– Для Галочки стараемся, не для «галочки»…

К вечеру девочки не отличались друг от друга – с грязевыми потеками на лицах от пота и пыли, в пыльной одежде, с серыми волосами, такими пыльными, что все расчески лишились зубьев. По распоряжению Леопарды завхозихе пришлось закупить ящик железных гребней. В умывалках на время устроили помывочную и выдали на каждую комнату по большому эмалированному тазу.

Когда сытые девочки еле ноги волокли из столовой, успевшая помыться и принарядиться Галя выпархивала за дверь и куда-то загадочно исчезала.

– Куда носится? – недоумевала Изочка. – Не поужинала даже!

– На свидания, – снисходительно пояснила Полина. – Не видела, что ли, опять Сережа ейный приперся.

– Который шофер из колхоза?

– Ну да, «кукурузный» роман у них с начала лета.

Недавно Изочка заметила, что Галя чистит зубы мелом, и поделилась с ней зубным порошком, а потом увидела, как она припудривает им нос! Тогда Изочка отдала Гале мамину пудру «Кармен» с красивой цыганкой на коробочке…

– Если кто из воспиталок Галю спросит, так ты скажи, будто она уже спит, – предупредила Наташа.

– А когда Галя придет?

– Налюбятся всласть, и придет, – усмехнулась Полина.

Ночью Полина в подробностях рассказала, что значит «налюбятся». Туалетные секреты – пушки на колесах, расколотые пополам волосатые кокосы, лежащие друг на друге фигуры – замельтешили перед Изочкиными глазами, как полное трупов поле фантастической битвы.

Она вначале не поверила ни про Галю, ни вообще… Услышанное было омерзительным, невозможным. Полина явно ненормальная, если на ум ей приходят эти кошмарные мысли! Может, она сошла с ума и ее надо лечить? Не посоветоваться ли потихоньку с Галей? Галя ведь староста…

Изочка размышляла так в гадливом смятении, а в голове вставала картина на Зеленом лугу, когда она нечаянно подглядела то, чему до сегодняшнего дня не придавала настоящего значения и с чем никак не связывала оскорбляющий слух глагол, – как выяснилось, синоним невинного слова «любиться».

…Весной прошлого года ей позволили посещать маму в больничной палате, велели только не засиживаться. Изочка ходила в больницу после уроков каждый день. Потом наступили каникулы, и она бегала к маме до обеда и вечером. Прощаясь, всякий раз со щемящим сердцем отмечала многолетнюю усталость на бесцветном, словно вылепленном из стеарина, мамином лице. Думала, что бы приятное сделать для Мариечки, и ничего не могла придумать. Ей нравились грибы, но грибная и ягодная пора наступает ближе к осени. Изочка собирала на ближних лугах букетики белых ветрениц и фиолетовые незабудки. Мама тихо радовалась, опускала лицо в прохладные лепестки. Синие глаза ее становились ярче, она говорила: «Такие же незабудки растут у православного кладбища в Клайпеде». Стараясь не выдать своего огорчения, Изочка целовала ее бледные щеки и просила рассказать о папе и пани Ядвиге. Вспоминая их, мама всегда немного взбадривалась.

В начале июня у китайцев, торгующих возле магазина ранними овощами, появились связки зеленого лука. Изочка обрадовалась: полевой лук! Должно быть, подошло лучшее время сбора. Свежим луком можно присыпа́ть супы и салаты, а лучше есть его просто с хлебом и постным маслом. Лук, говорят, повышает аппетит…

День выдался удачный – солнечный, ветреный, значит, не комариный. По маминой просьбе дядя Паша присматривал за Изочкой, поэтому она набросила на двери внутренний крючок, будто читала книжки ночью, а теперь спит. Каникулы же! Обувшись в резиновые сапоги, вылезла в окно и помчалась в низину Зеленого луга, на известную ей всхолмленную поляну в роще, где половодье убыло.

Ветер не давал зависать в воздухе проснувшимся шмелям в нарядных плюшевых одежках. Крохотными черно-желтыми торпедами носились они в воздушных течениях, с лету врезаясь в кусты цветущей кашки. А стрекоз, вестниц разлива, не было видно. Спрятались в траве, слабые их тельца ветер мог унести далеко от воды. Изочка тоже любила воду, ей хотелось посмотреть на уходящие в реки ручьи, но нельзя – время безжалостно, тогда она ничего не успеет.

Нежные перышки лука еще не успели взяться скороспелыми бутончиками семян. Изочка быстро собирала горьковато-пряные стебли, жуя их на ходу. В переносье шибало терпким духом, ядреный сок пощипывал края языка. Содрав лыко с тальниковой ветки, связала первый пучок. Готов был гостинец для мамы, осталось нарвать себе и соседям. Час сборов, дядя Паша хватиться не успеет…

В тени раскидистой осины трава поднималась гуще, и времени потратилось даже меньше рассчитанного. Помедлив, Изочка не удержалась, побежала к знакомой промоине под сенью гудящего комарами тальника. Туда, прилизывая зеленые прядки луга, отовсюду стекались мелкие ручьи, и журчащие их песенки сливались в хор кипучего водопада. Бешено вертя охапки мертвого перекати-поля, веток и лежалой осенней листвы, поток устремлялся к речке, вздутой талыми водами сверх берегов.

Возле промоины, на безопасном расстоянии от нее, возвышалась каменная пластина с ровной серой макушкой и ребристыми боками, подернутыми бархатистым лишайником. Словно добрый великан перетащил сюда этот скальный обломок с берега Лены, чтобы кто-нибудь с удобством полюбовался игрой воды, шаловливой в ручьях и грозной в потоке.