Дмитрий Липскеров - Леонид обязательно умрет

В бокс дали больше света и обозрели на стене огромную плакатную надпись, произведенную, надо полагать, фекалиями: « Е=mс 2».

В тот же час на место происшествия был вызван психиатр Паничкин, который, вглядевшись в открывшуюся сюрреалистическую картину, что-то припоминал скрипуче, а потом тихим голосом задал вопрос:

– А кого тогда на саночках везли?

– На каких саночках? – попросил уточнить Берегивода.

– На саночках с кашей.

Завхоз было решил, что и Паничкину вскоре потребуется отдельный бокс, но психиатр оказался крепок на потрясения. Просто сказал всем:

– Будем разбираться.

Вернувшись в свой кабинет, лекарь человеческой психики задал себе два принципиальных вопроса – как выжил в течение шести лет человек без пищи и откуда появилась на стене эта сакраментальная формула, произведенная известным аутистом А. Эйнштейном?

В своих вопросах Паничкин обнаружил и ответы.

Человек не может жить без пищи, а следовательно, кто-то тайно питал крикуна. Надо с этим разобраться… Крикун, развиваясь столь неправильно в замкнутом пространстве, вполне мог быть ущербен в основном, за счет которого развилась пространственная гениальность. Вот он и повторил открытие нобелевского лауреата-аутиста. Хотя здесь тоже могла иметь место фальсификация!..

Паничкин решительно встал из-за стола и произнес вслух:

– Надо допросить персонал! С пристрастием!

«С пристрастием» вызвало у психиатра легкое волнение. Доктор помнил клятву Гиппократа, хотя временами считал, что ее необходимо отменить и забыть. При современной политической ситуации психиатрия является не только врачебной отраслью, но и эффективным оружием как наступательным, так и оборонительным!

Паничкин срочным образом вызвал к себе завхоза Берегиводу и вменил ему в обязанность провести самое тщательное расследование возникшей ситуации.

– Уже произвел, – устало отозвался завхоз.

– И что?

– Мистика.

– Говорите яснее! – прибавил голоса психиатр, испугавшись слова «мистика», будто ему на картах нагадали скорую смерть.

– Куда яснее! Доступа в бокс ни у кого не имелось, замки приросли проржавелым железом!.. Если вы помните, я следователем когда-то был!

И впрямь, вспомнил Паничкин, в личном деле завхоза имелась коротенькая запись: с 1935 по 1967-й – следователь.

«А чего он расследовал? – занервничал главный врач. – Почему из следователей в завхозы? Где он следователем служил?»

Паничкин по-новому посмотрел на своего подчиненного и нашел на лице Берегиводы прищуренные глаза с цепким выражением.

А казачок-то засланный, внезапно понял.

– Как же он без пищи шесть лет? Нонсенс!

– Я и говорю – мистика! – отозвался завхоз. – Хотите – необъяснимый науке феномен!

От этого предположения Берегиводы во внутренностях Паничкина тотчас полегчало. Понятие «феномен» никого ни к чему не обязывало. Феномен можно изучать десятилетиями, и никто от тебя разъяснений не потребует! И себе самому разъяснять ничего не надо. Не очень-то Паничкин и любопытен в свои годы. Повидал всякого, на пять жизней хватит!.. Побоку феномен!..

– Конечно, феномен! – радостно воскликнул главврач. – Пусть пока в том же боксе и проживает!

– По мне что, – согласился Берегивода. – Мне не жалко!..

Значит, буйная Ирочка, решил завхоз, возвращаясь в стационар. Надо предупредить медбратьев, чтобы забыли на недельку про необходимость кормить умалишенную девчонку. Ведь не случится же второго феномена! Саночки всегда наготове… А пока протеже главного пусть поживет с обществом! Уж этому кретину все равно! Овощ!..

Целых десять дней Паничкин старался не вспоминать об обитателе бокса № 19, но не получилось. Образ мальчишки выворачивал ему мозги, мешая ночами спать, а днем лишая аппетита.

Психиатр даже не решился поделиться произошедшим со своей женой, так тщательно его подсознание старалось похоронить в скоплении нейронов этот мистический феномен.

На одиннадцатый день, собравшись с духом, Паничкин все же вошел в бокс № 19.

На его лице, по всей видимости от расшатанных нервов, было столько презрительного, такими щелками состроены глаза, что семилетний Леонид Павлович Северцев не выдержал и произнес отчетливо:

– Дебил!

Психиатр аж в коленях согнулся от неожиданности. Счел нужным в одно мгновение убедить себя в слуховой галлюцинации, но ему разъяснили еще более сочно:

– Идиот! Олигофрен, смешанный с дауном, обезображенный свинячьей физиономией!

Здесь в обруганном существе Паничкина организовалась спасительная злоба. Как это его, выдающегося советского психиатра, да такими словами! И еще какой-то мальчишка-мозгляк!.. Главврач злобы на лице не выказал, а, наоборот, состроил отрешенную профессиональную улыбку.

– Вы, молодой человек, постарайтесь вести себя спокойно, – выставил перед собой указательный палец, дабы сфокусировать на нем пациента. – Или вас определят в буйное отделение, а там всякие препараты… Очень болезненно!.. Спокойненько!..

Паничкин уже всем своим миром ненавидел юного пациента Северцева. Он внутренне решился на жесткие карательные меры, но феномен вдруг произнес покаянным мальчишеским голосом:

– Простите, профессор!

– Не понял! – опять испугался Паничкин.

Мальчишка поднялся на ноги и, изображая стыд, будто наготы стыдился собственной, прикрыл низ живота ручками, сделал два шажка, склонил голову и пояснил:

– Нервы, профессор! Сами посудите, шесть лет в одиночестве, без пищи… Всякий на нервный срыв имеет право. Вы уж простите великодушно!.. Я – голый… Стресс…

Паничкин находился в состоянии такого изумленного потрясения, что более не в силах был оставаться в боксе с Северцевым, спешно покинул его, дав команду запереть девятнадцатый наглухо.

– Кормить? – поинтересовался завхоз психиатру в спину.

– Что?

– Найденыша кормить?

– Конечно, конечно! – ответствовал Паничкин через плечо. – Мы же люди, в конце концов!

«А если мы Ирочку не кормили, то что, теперь не люди?» – задал себе вопрос Берегивода.

Еще два дня мучился в своем кабинете главный психиатр. Десятки разных предположений проскальзывали в его воспаленном мозгу. И научные версии возникали о происхождении семилетнего Тарзана, о возможности его выживания при полном отсутствии пищи, а тем более воды. Летаргия? Мумифицирование? Тьфу, глупость какая!.. И бытовые предположения обдумывались – нарочное мистифицирование его, психиатра Паничкина, с целью дискредитации! В этом он подозревал бывшего следователя Берегиводу…

Ближе к вечеру усталый мозг выдавал совсем страшные вещи. Мальчишка – вовсе не мальчишка, а дьявольское воплощение, или, того хуже, – божественное. То или другое послано для расправы с Паничкиным за посильное участие в злых временах… При таких мыслях Паничкин глотал по три таблетки феназепама, запивая транквилизатор коньяком. Через пять минут его плоть охватывала блаженная нега, он был готов дружить и с Богом, и с дьяволом, а потом, расслабленным, засыпал на кожаной кушетке прямо в кабинете.