Дмитрий Липскеров - Леонид обязательно умрет

– Не помню! – напрягалась Лебеда отчаянно. – Ничего!..

Приходил даже на консультацию психиатр, но он лишь развел руками, определив просто – «люди много чего забывают, особенно если не хотят помнить».

– Может, от перемены погоды свалилась я? – предполагала старуха.

«Как же! – злился про себя Михаил Валерианович. – У тебя сосуды не хуже моих! Видать, прав я, и тебя ящерка укусила. Где же ты ее нашла?.. Или она тебя?»

Было подозрение у Утякина, что старуха что-то темнит насчет потери памяти, но на чистую воду ее вывести не получалось, да и для главного дела это не имело особой важности. Теперь она под постоянным присмотром!

– Готовьтесь, уважаемая, к процедурам! – предупредил доктор старуху. – Завтра приступим!

Ангелина от этого сообщения взволновалась чрезвычайно, не спала ночь, теребя Александру одним вопросом:

– Как думаешь, получится?

– У него всегда получается, – басила в ответ медсестра и зевала во весь свой огромный рот. – Гений!

– Влюблена в него, что ли? – Александра неожиданно потупилась, соединив от смущения мощные колени, совсем по-женски, и Лебеда поняла, что попала своим вопросом в самую сердцевину новоявленной девичьей души. – Так это хорошо! Пациентки всегда влюбляются в своих докторов!

– И вы тоже? – вскинулась Александра.

– Чего? – не поняла старуха.

– Вы влюблены в Михаила Валериановича?

– Да что ты! – захихикала и замахала руками в ответ Лебеда. – Я же бабушка!.. А ты, золотко, люби на здоровье без конкуренции!..

Под утро старуха задремала, и приснился ей молодой сухопарый мужчина с красивым лицом, которое украшали большие, небесного цвета глаза. Глаза взирали из сна, наполненные равнодушием, а низкий уверенный голос повторял:

– Ты зачем в меня стреляла, сука!

Она проснулась, поймав себя на желании ответить персонажу из дремы, но так и осталась лежать с открытым ртом. Шел только шестой час утра, но более не спалось. Лишь похрапывала бульдозером в кресле влюбленная Александра.

Слово «стреляла» вызвало из памяти Лебеды совершенно другие воспоминания.

…После смерти своего законного супруга Ангелина Лебеда долго маялась горем и поиском занятия, которое могло бы хоть немного отвлечь ее от малорадостного бытия. Пробовала работать в домоуправлении председателем, но рутинная скука одолела ее через месяц, к заводским ремеслам руки оказались не способными, а что-то другое пробовать ей совсем не хотелось.

Утром 1966 года, в самое июльское тепло, Ангелина Лебеда, собрав документы, явилась на Лубянскую площадь.

Она долго пыталась объяснить в отделе пропусков, что ей нужно видеть начальника отдела по ликвидациям, но встретила просительница в ответ лишь обалделые взгляды дежурных прапорщиков.

Совала в окошко свои наградные книжки, и лишь из-за трех орденов Славы офицеры не вызвали «скорую психиатричку». Решили доложить начальнику охраны.

Ее отвели в дежурную часть, пытаясь определить – не является ли эта странная женщина участником провокации, спрашивали много и долго, но конкретных ответов так и не получили.

– Мне нужен начальник отдела по ликвидациям! – настаивала Ангелина. – Трудно понять?!

– Да нет такого отдела, дура! – не выдержал дежурный.

– Звони главному!

– Это кому?

– Председателю КГБ!

– Может быть, Леониду Ильичу? – предложил дежурный.

– Не его профиль, – отказалась Ангелина. – Он по партийной линии, а мне нужно по узкоспециальной!

Здесь офицер понял, что его мозгов разобраться с героиней Отечественной войны не хватает. И тогда он решил обратиться в собственную безопасность и передать полоумную бабу в опытные руки.

Лебеду вели по длинным коридорам, поднимались на лифте, затем опять коридоры, и опять лифт, только вниз. На промежуточном контроле сопровождающий передал женщину другому офицеру и тот, коротко проговорив: «Вперед!» – зашагал за Ангелиной по лестнице, выложенной толстым ковром, чтобы шагов слышно не было.

– Направо, – командовал конвоир. – Прямо… Здесь… Стойте!

Офицер завел Ангелину в большую просторную комнату, где за секретарским столом сидел усталый майор, щелкающий какой-то текст на пишущей машинке.

– Товарищ майор, – негромко оповестил сопроводивший.

– Свободны!

Дверь, обитая настоящей кожей с ватной прослойкой для тишины, закрылась за провожатым.

– Документы, – приказал майор.

Ей нравилось, когда приказывали. Вспоминались лучшие дни жизни… Она протянула майору паспорт и орденские книжки. Тот долго рассматривал бумаги, проглядев аккуратно каждую страничку, затем поднялся со стула, прошел к другой двери и, постучав, приоткрыл ее.

– Разрешите, товарищ генерал!

Дверь за ней закрылась, оставив майора-адъютанта позади, а Ангелину – наедине с генералом небольшого роста, стоящим к вошедшей спиной и рассматривающим из окна пейзаж внизу.

Стояли долго и молча. Затем генерал обернулся…

«Ишь ты, косоглазый», – подумала она.

Что-то в его раскосых глазах почудилось Ангелине знакомое, отчего защемило в сердце… Господи…

– Национал! – проговорила она. – Киргиз!

Он тоже ее узнал почти сразу.

Он вспомнил ее великий бег по арабским пескам, большое чувство гордости в собственной груди за эту женщину и за свою Родину! Боже, как давно это было! Только вчера!..

– Геля!

Она бросилась к нему, как к родному, обняла киргиза, словно ребенка своего, хотя, если посчитать, то знала национала всего-то несколько часов своей жизни, и то без имени!.. Но какие это были часы!

– Товарищ генерал!..

Ей, как всегда, удалось сдержать слезы.

– Тише, тише! – улыбался киргиз. – Задавишь!

Она отпустила национала нехотя, но при этом продолжала смотреть в его лицо сверху вниз, заставляя генерала смущаться.

– Жива? – сумел сказать лишь неуклюже киргиз.

– Жива, – подтвердила она.

Они еще постояли, почти касаясь друг друга телами, потом разошлись в разные стороны – он сел за генеральский стол, а она в кресло посетителя.

– Как ты? – спросил генерал.

– Нормально… Я вот только вашего имени так и не знаю… Сейчас можно?

– Тимур Ашрапович.

– В честь Фрунзе?

– Нет, – усмехнулся киргиз. – Когда я родился, про Фрунзе еще никто не знал… Так, из эпоса одного имя.

– Понятно…

Потом майор-адъютант принес чай с лимоном, совсем некстати в жаркий день. Но они пили его, заменяя не начавшуюся беседу кипятком, оттягивая ее. Оба чувствовали себя близкими людьми, хотя не совсем знали, в каких словах это выразить.

Он начал первым, как мужчина.

– Проблемы?

– Ага, – ответила.

– Могу помочь?

– Хочу стрелять.

– Двадцать лет прошло! Зачем тебе это?

Она пожала плечами:

– Больше ничего не умею.

– А чем все эти годы занималась?