Дмитрий Липскеров - Леонид обязательно умрет

Их скоро позвали.

– Они тоже к Утякину?

– У нас много врачей, – не поворачивая головы, оповестила администраторша.

– Агату Кристи читаете?

– Нет… Книга называется «Мать и дитя».

– Бабушкой стали? – решила навести дипломатию Ангелина.

– Свои, – ответила злая незлобно.

– Такие маленькие?

– Близнецы, по два годика. Мальчики.

Она хоть и отвечала сухо, но при этом в ее глазах блеснуло самым летним солнцем.

– Поздравляю…

Здесь тренькнул телефон, и злая тетка, она же молодая мать, велела проходить.

Кабинет был крошечным, половину пространства занимал письменный стол, за которым трудился Утякин. Она видела его немного сутулую спину и длинные белые пальцы, неспешно набирающие что-то на компьютерной клавиатуре.

Неожиданно он резко крутанулся на стуле и посмотрел на нее, впрочем, безо всякого любопытства. Предложил садиться, и опять Лебеду поразил его бесцветный голос, в котором было сокрыто столько неведомой тайны, что от ее содержания приходит нечеловеческая усталость.

Начали с простого. С ФИО и года рождения.

– Двадцать третьего года, – ответила она.

Доктор поглядел на нее внимательно. Лебеда не отводила взгляда, отмечая, что и глаза у д.м.н. бесцветные, похожие на промокашку в детской тетради, – то ли серая она была, то ли грязно-белая…

– Три ордена Славы?

Не верил.

Рассказала, что ордена такие ввели, вспомнив солдатские «Георгии».

– А кем вы воевали?

– Снайпером.

– За это ордена?

– И за это тоже.

Лебеда отвечала и опять наблюдала за ним, за полным отсутствием его интереса к ней и к тому, что она добросовестно рассказывает.

Он повернулся к компьютеру.

– Значит, вам полных восемьдесят два года?

– Да.

Утякин постучал почти мраморными пальцами по клавиатуре и спросил ее о хронических болезнях.

Она пожала плечами и призналась, что регулярно побаливает правое плечо. Поприпоминала…

– Еще сердце стучит от кофе.

– Давление повышенное?

– Нормальное.

– Следите?

– Я – нет. Перед соревнованиями меряют.

– И сколько?

– Сто двадцать на восемьдесят.

Утякин взял ее за руку, нащупывая пульс. Пальцы уверенно отыскали сердечный трепет, сковав запястье холодом.

– Всегда пульс семьдесят?

– Тоже не проверяю…

– Когда наступила менопауза?

Она задумалась.

– После пятидесяти пяти или до? – помог он Ангелине.

– Так не наступала она…

Вероятно, он решил, что посетительница не поняла смысла вопроса. Уточнил:

– Месячные когда прекратились?

Она что-то прикидывала, загибая пальцы, а потом сказала совершенно для него неожиданное:

– Четыре дня назад.

– Интересно…

Утякин откатился от компьютера и поглядел на Ангелину странно. То ли старуха заливает про все, то ли она натуральная!

– Регулярно месячные приходят?

– Не жалуюсь.

– Давно у гинеколога не были?

– Лет двадцать пять, – призналась Лебеда.

– Сколько детей родили?

– Не дал Господь… Вот ваша, с силиконом, двойню родила… А ведь ей под пятьдесят…

Утякин продолжал смотреть на пациентку, профессионально подмечая насыщенный цвет глаз – редкость в таком возрасте, не скособоченные плечи, крепкие… Ну да, она же говорила, что из арбалета стреляет!.. Руки совсем не старые…

Что-то дрогнуло в нем…

– Обследование согласны пройти? – неожиданно спросил.

Ангелина могла поклясться, что в этот момент из души Утякина сверкнуло, вылетев из бесцветных глаз брызгами раскаленного металла. Такое случается, когда из ничего происходит предчувствие чего-то наиважнейшего.

Он действительно испытал волнующее предчувствие. Оно обещало ему, что перед ним сейчас сидит то, та, тот… Неважно!.. Главное – это он искал последние двадцать лет своей научной жизни.

Конечно, за свою долгую практику он повидал пациенток-старух с нормальным менструальным циклом, способных зачать, но сие было единственным их отличием от других пенсионерок, хотя и значительным. Бабушки даже жаловались на месячные, что им стыдно в таком возрасте проистекать, когда уже внуки повырастали. Опять же, плохое самочувствие, нервный расход, дабы не забеременеть от старика, и самое главное – траты на гигиенические средства. «Сами знаете, какая пенсия!» Просили, чтобы помог избавиться от тяготы вневременной.

Тех старух отличало от сидящей перед ним кавалерши ордена Славы покорное следование к логическому концу жизни. Все, что выходило за рамки естественного старения, рождало в них тоскливо-депрессивное состояние, мешающее наслаждаться размеренным следованием в небытие… Сейчас же перед Утякиным сидела хоть и старая годами женщина, но все в ее организме трепетало от желания жить, а не довольствоваться тем, что в свои восемьдесят два она здоровая телом и духом. А желала бабка невозможного – пустить процесс умирания вспять!

Конечно, Утякин боялся ошибиться. Такое уже случалось с ним, когда он промучился с одним бывшим членом Политбюро, искусно играющим в любовь к жизни. Тогда еще было невозможно сделать тонкие анализы на гормональный статус, чтобы подтвердить медицински подлинность стариковского оптимизма, а потому старому политическому интригану пару лет удавалось водить доверчивого тогда еще просто научного сотрудника за нос. Все свои наработки Утякин ухнул в почти мертвый организм, но коммунист даже не воспользовался возвращенной потенцией по назначению, употребив высвободившийся тестостерон для придумывания государственного переворота…

Утякину было все равно с кем работать: мужчина ли, женщина – важнее всего наличие определенных химических составляющих в организме. Теперь-то он мог иметь абсолютно точные медицинские и генетические данные о любом человеке, сдавшем кровь. В Москве к этому времени имелись несколько мощных лабораторий, принадлежавших крупному бизнесу, доступ в которые имели лишь доверенные лица.

Он еще раз спросил, готова ли она пройти обследование?

Готова ли она! Господи, да она только об этом и мечтала! Да вот же деньги у нее!

Не стесняясь, Лебеда выудила из бюстгальтера свои десять тысяч и положила пачки на стол Утякина.

– Деньги уберите! – жестко попросил доктор. – Пока они вам не понадобятся.

Она загрустила, уверенная, что в жизни ничего бескорыстного не случается. Но если бы она знала, какая корысть скребла по всему существу Утякина, то непременно бы взяла деньги с него самого.

И началось!

Она забыта про ночь и день! Тридцать пять суток потратила на роль собаки Павлова.

Столько крови из Ангелины Лебеды вытянули, что хватило бы на целую станцию донорской помощи. Разливали по разным вакуумным пробирочкам. Мешали с реактивами, разжижая и обесцвечивая человеческое горючее.