Сергей Петров - Хроника его развода (сборник)

Мутным взором смотрел он в свой стакан. Стакан был на треть наполнен водкой. «Бульбаш» – такое название носило это пойло. Бутылка, подаренная коллегами из Белоруссии, лежала в мусорной корзине горлышком вниз.

Он пил с обеда. Наливал и пил, жевал купленный в буфете бутерброд. Дверь кабинета закрыта изнутри на два оборота. Он один в кабинете, а напротив него, в окне, его Москва, одна из старых советских улиц, улица Дубининская. В детстве он здесь часто гулял с отцом. Конец шестидесятых, из открытых окон – Высоцкий и «Битлз», и они шагают по этой улице рука в руку, пожелтевшие листья устилают им путь, август. Он идёт в полной уверенности, что находится под надёжной защитой и всё всегда будет хорошо. Отец же думает о чём-то своём, неохотно отвечает на его назойливые вопросы. Такая всплыла в его пьяной памяти картинка, Старый увидел себя, восьмилетнего, и живого, молодого отца.

Улица и не поменялась особо. Разве что таджиков ходило по этой улице раз в десять больше, чем в советские годы, разъезжали на крутых тачках всякие мажоры…

…Прошу уволить меня в связи с выходом на пенсию.

Уволят. А Мажор останется.

Ему и думать не хотелось, что там такое было у Мажора на Игоря Олеговича. И почему Игорь Олегович в самый последний момент струсил и отказался от прежних показаний. У богатых свои причуды. Свои сволочные причуды у сволочных людей.

Что за чушь он понёс под конец очной ставки:

– …Возможно, это и не моя картина! Список, так сказать, копия! Увидев её, я разволновался, конечно, подумал, что она моя, а сейчас…

Чем же он тебя так напугал, милый?

Буквально вчера Старый хотел разорвать всю эту компанию поодиночке. Мажора – за то, что крыса и мразь. Игоря Олеговича – потому, что богатый трусоватый ублюдок. Олю хотелось порвать за малодушие и нежелание отстаивать обвинительную позицию. Адвоката – за то, что адвокат. Защитник всякой сволочи не может быть порядочным человеком.

Но сегодня вся злость ушла на задний план. Старый устал. И это последнее дело вымотало его окончательно.

Он закурил, снял с рычагов телефонную трубку и набрал номер брата. Брат не отвечал. Абонент разговаривает, перезвоните, пожалуйста, позже.

И тут Старый понял, что пьян. Голова упала в ладони. Из открытого окна ударил поток воздуха. Сигарета стала тлеть быстрее обычного, обжигая узловатые пальцы.

– Я сильно волновалась за тебя. Двенадцать ночи, час, два… Оказывается, я могла тебя не видеть значительно дольше…

Жена обнимала его плечи, целовала крепкую шею.

– Ничего, Таня, – он гладил её по спине, – всё кончилось, это было последнее дело. Через месяц, не больше, мы уже будем в Германии. А перед отъездом мы обязательно должны проставиться твоему брату.

– За наводку?

– За подробную наводку. Если бы он не сказал о любви Игоря Олеговича и Большого Человека из мэрии, о том, как один другому подарил после групповой оргии в бане картину, изменил бы Игорь Олегович свои показания? Вряд ли. А тут… Руководитель крупной столичной радиостанции и патриотического телевизионного канала – гей! Это в какие ворота вообще? Пусть недоказуемо, но какова фактура? Вылези такая информация в Life News, например, что скажут в соответствующих кругах?

– Да, – с улыбкой согласилась жена, – какой ты у меня всё-таки умный…

– Не умней других, детка. Ванна уже набралась? Пойду приму, завтра очень много дел.

Таня послушно кивнула. Верная жена. И в огонь и в воду. По крайней мере, она так говорила. И не было оснований не доверять, если бы не СПА-салоны, пять раз в год поездки за границу, элитное авто и одежда исключительных брендов. Всё, чего можно лишиться в одночасье.

Как бы отреагировала она в случае посадки? Передачки, слёзы, письма? Или поиск принца на белом коне? А может, эмира?

Мажор постарался отогнать паршивые мысли. Жене сказал «спи». Властно сказал, как обычно. Затем отворил дверь в детскую, прошёлся по комнате, остановился у окна и долго смотрел на луну, полную и круглую, как блин.

– Пап!

Мажор обернулся. Его глаза успели привыкнуть к темноте, он посмотрел на сына. Маленький семилетний мальчик, тот полулежал, облокотившись на вмятую в спинку кровати подушку, смотрел на него, часто хлопая ресницами.

– Почему не спишь?

– А ты почему так поздно?

– Работы было много…

– Когда же ты закончишь с этой своей работой, пап?

– А вот, считай, уже и закончил. – Улыбнувшись, он присел на край кровати. – Последний рабочий день был сегодня, сынок…

– И ты больше никогда не будешь туда ходить? – радостно удивился мальчик.

– Ну схожу, может, раз. Или два. Так, ненадолго. Бумажки всякие, то, сё…

– И мы сможем уехать в ту самую страну, про которую вы говорили с мамой?

– Конечно же, сможем…

– И я…

Он положил руку на плечо сына.

– Да. Мы повезём тебя в клинику, и ты снова сможешь ходить. А теперь спи. Спи, сынок, и думай только о хорошем.

Алексей Иванович шагал по осенней грязи. Погода была отвратительной. Мысли – ещё хуже.

Шестьдесят шесть лет. Милицейская пенсия оскорбительно мала. Адвокатов в Москве что бомжей на вокзале. Конкуренция дикая, сослуживцы, как назло, молодые да наглые. Разодетые, на «Мерседесах» разъезжают, солидная клиентура к ним и тянется. Куда ему до них с лысиной своей, дипломатом, едва до дыр не затёртым, в туфлях с вьетнамского рынка? Не догнать.

Если бы не помощь Евгения Сергеевича – помер бы. Хороший человек, с советских времен ещё следователем пашет, нет-нет да предложит гоп-стопника какого или хулигана защитить. Сейчас вот наркоман. С этими Алексей Иванович вообще редко общался, когда в милиции служил – штабистом был, какие, к чёрту, наркоманы? Только за три года адвокатской жизни с преступностью начал сталкиваться.

– Интересные люди, – Евгений Сергеевич говаривал, – поэты, художники попадаются. Души тонкие, ранимые…

Не знал Алексей Иванович, какие у них души, и знать не хотел. Он в одном был однозначно уверен – коли покупают они свои «коли-коли», значит, и денежки у них имеются.

Это был крайний шаг, конечно. Так сказать, штыковая. Взять у следователя адрес негодяя, явиться домой и потребовать денег. Желательно, чтобы мама дома была, которая, как правило, не в курсе. Ах, Алексей Иванович, я и не знала! Скажите, а можно его от тюрьмы спасти? Ах, помогите!

– Поможем, – бормотал под нос Алексей Иванович, преодолевая последние пяди оврага, добивая свои вьетнамские штиблеты окончательно, – обязательно поможем… Вы деньги только платите, а мы – поможем…

Остановившись, отдышался. Решительно схватившись за свисающую ветку, выбрался наверх, во двор.

Три девятиэтажных коробки, две скамейки, качели и пара контейнеров, забитых помоями под завязку. Столб с тазиком-фонарем являл собой единственный источник света. Тазик покачивался от ветра, омерзительно скрипя.