Фаина Раневская - Как я была Пинкертоном. Театральный детектив

Закончилось обсуждение веским заявлением:

– Убийца на пароходе. Никому на берег не сходить без моего разрешения!

Суетилов возмутился:

– Глупости! Какой убийца?! У нас выступление.

Им с Тютелькиным понадобилась четверть часа, чтобы убедить милиционера, что ни один член труппы никуда не сбежит во время высадки в Малозаседателево, к которому мы уже приставали. А потому связывать всех одной веревкой за шеи не стоит. Тютелькин выговорил мне:

– Руфа, ты не могла бы осторожней упоминать трупы и Агату Кристи?

Я обещала учесть нюансы полученного Проницаловым образования.

Все равно сойти на берег в Малозаседателево он разрешил не всем, но там актеры и не понадобились.

Малозаседателево встречало нас совсем не так, как все прежние города и веси, особенно Гадюкино. Ни плакатов размерами в половину улицы, ни исполнения прощальных маршей в качестве приветственных, ни букетов размером с клумбу каждый.

Мелькнула мысль, что они узнали об отсутствии настоящей Павлиновой, а встречать с помпой ее двойника не пожелали. Оказалось, что такая мысль родилась не только у меня, Суетилов тоже беспокойно крутил головой.

К счастью, мы ошибались, для подобной встречи у малозаседателевцев были свои причины, которые другие сочли бы неуважительными, а местные возводили в ранг судьбоносных.

Волны НЭПа давно отхлынули от столицы, но, по законам бытия (образованные люди называют эти законы физическими), продолжали расходиться кругами по провинции. То тут, то там они сталкивались с островками новой жизни и нового видения мира. Эти островки стремительно поднимались из бушующего моря переделки всеобщего сознания, превращаясь в большие острова. НЭП умирал безо всяких на то постановлений или решений сверху, как волна, попавшая между множеством островов архипелага.

Если Гадюкино или Тарасюки были островами поменьше, то Малозаседателево высилось настоящим утесом нового мышления и новой жизни, о который старорежимный обывательский быт разбивался, как прибой о скалы. Тем удивительней казалось название городка, оставшееся с прежних времен. Выяснилось, что перемены названия не за горами, осталось лишь сделать окончательный выбор между «Светлым Будущим» и «Передовым Маяком». За каждое из них выступало равное количество горожан, оставшиеся тридцать семь несознательных никак не могли определиться, что и мешало принять окончательное решение. Каждодневные дебаты приводили к переходу на ту или другую сторону по равному числу колеблющихся и даже вчерашних приверженцев, не меняя абсолютного равенства. Но число несознательных уменьшалось с каждым днем, два месяца назад их было пятьдесят три.

Еще несколько недель споров – и название будет выбрано!

Не хотела бы я оказаться на месте последнего из колеблющихся, за которого развернется настоящее сражение.

Этой внутригородской борьбой объяснялась странная встреча нашей труппы двумя депутациями с совершенно одинаковыми плакатами в руках, правда, один гласил: «Малозаседателево – Светлое Будущее», а другой соответственно: «Малозаседателево – Передовой Маяк». Еще непонятней стало, когда возглавлявшие группы рослая девица, формы которой были с трудом втиснуты в тужурку невесть какого войска и черную юбку до колен, и щуплый очкарик с козлиной бородкой в галифе (я заподозрила, что от тужурки) и с портфелем под мышкой начали одновременно произносить приветственные речи.

Пяти пудам живого веса в тужурке запросто удалось бы перекричать базарным басом дискант богомола в галифе, но «на помощь» пришли сторонники обоих.

Чтобы заглушить лидера соперников, остальные принялись улюлюкать и хохотать, указывая на противников пальцами. О том, что при этом перекрикивают и собственного главу, видно, не думали.

Гваделупов, которому надоел дурацкий гвалт, выступил вперед и во всю мощь собственных голосовых связок гаркнул:

– Здравствуйте, товарищи малозаседателевцы!

Собачий лай как-то сразу испуганно затих вдали, поднятые на крыло стаи пернатых еще долго кружили над пристанью, а сами горожане в наступившей тишине шепотом опасливо произнесли:

– Здрасьте…

Но, чуть придя в себя, наиболее активные загалдели снова. Пришлось Гваделупову урезонить их еще раз, правда, уже не так громко:

– Мы к вам приехали не ваши крики слушать, а себя показать. Смотреть будем?

– Ага… – единодушно согласились активисты.

Казалось, победа над глупостью одержана, но только казалось. Мы не учли степень активности борцов за светлое будущее Малозаседателева. Дело в том, что девица и очкарик расходились только во мнении по поводу названия их владений, в остальном они гранитной стеной стояли за новый быт, причем в своем понимании его сути.

Впрочем, возможно, их единство основывалось на другом принципе: иногда с врагом стоит подружиться, чтобы удобней ударить в спину.

Для начала нас пригласили посидеть в тени деревьев перед местным центром культуры и обсудить будущее выступление. Узрев, что сидеть придется на травке, мы благоразумно отказались. Потом позвали пообедать в местную столовую (или попить чайку, если мы уже отобедали). Мы еще не обедали, но, выхватив взглядами в толпе пару поваров в далеких от идеальной чистоты передниках, повторили свой отказ, попутно пригласив глав делегаций к нам на пароход.

Главы кокетничать не стали, взяли с собой еще по паре представителей для поддержки и, сопровождаемые ободряющими возгласами, прошествовали на «Володарского». Было непонятно, кто к кому прибыл в гости и кто кого встречает.

Отдав должное мастерству нашего кока, шестерка вдруг объявила, что намерена ознакомиться с репертуаром предлагаемого выступления.

Суетилов обиделся:

– Мы весьма уважаемый столичный театр, дали десятки концертов за эти гастроли, но нигде не подвергались цензуре!

Про десятки это он преувеличил, но цензуры не было нигде.

Девица оказалась неумолимой, из чего я заключила, что Малозаседателево все же будет называться Светлым Будущим. Но я ошиблась, очкарик оказался еще более упертым. Они расходились во мнениях только по поводу будущего названия города, во взглядах на культурные ценности были едины и крепки, как алмаз «Шах-ин-шах».

Верный своей привычке сглаживать все углы Тютелькин объявил, что нет ничего проще, чем предоставить гостям (кто у кого в гостях?) программу нашего выступления, и жестом фокусника вытащил программки из папки. Шесть голов уткнулись в тексты.

Мы были изумлены, но пока находились в благодушном настроении из-за нелепости ситуации. Что обсуждать – песни из популярных кинофильмов или сцены из не менее известных классических спектаклей? Что их может смутить – пьесы Чехова или музыка Исаковского и Дунаевского?