Влад Колчин - Музыка как шанс. Победить рассеянный склероз

А там и праздник Новый год, имеющий обыкновение стирать прошлогодние грехи повальным пьянством.

По чести сказать – майор наш был хоть и вспыльчив, но отходчив и понятлив. И о солдатах, как умел, заботился, а эгоцентричность уставом не запрещена. По сравнению со многими другими формами службы, моя была легкой. Как в любой службе, ситуации были разные, но вспомнить что-то ужасное об этом времени я не могу, благодаря, в том числе, нашему дирижеру и старшине. Шла первая чеченская война. Из Башкирии солдат в Чечню не брали, так нам говорили офицеры, уверяя, что у них есть какой-то договор черта с бесами. Поэтому некоторых солдат, по разным причинам, переводили за пределы Башкирии (например в Безенчук), а уж только потом отправляли в Чечню.

Как-то раз оркестр пополнили молодыми призывниками. Старослужащие, то есть солдаты моего призыва, решили их «воспитать». Я напомнил одному из них, что над нами «дедов» не было, когда мы «духами» пришли в часть. Слово за слово. Получилась знатная, с трудом разнимаемая, веселая массовая драка, в которую были вовлечены и солдаты сверхсрочной службы (контрактники). Это осталось бы невинной забавой, когда бы ни дошло до штаба. По совокупности моих предыдущих подвигов и подвигов еще двоих тружеников скрипичного ключа, решено было перевести нас из Уфы в Безенчук.

Уже из штаба и приказ приносили о моем переводе, и постельное белье заставляли сдавать, но у Бога опять были свои планы по поводу меня.

Случилось так, что как раз накануне этих событий, по случайному совпадению умер некий полковник. На улице стоял мороз много ниже двадцати градусов. При такой температуре оркестр играть не мог. Но умерший герой был настолько геройский и уважаемый, что оркестру все же играть приказали. На морозе замерзали все духовые инструменты. Спирт, выдаваемый солдатам оркестра для заливки в инструменты в подобных условиях, до труб по понятным причинам не доходил.

У меня был саксофон сопрано. Он не замерзал и спирт ему был не нужен. В итоге – похороны прошли под аккомпанемент саксофона, двух барабанов и пары тарелок. Этот сомнительный шедевр музыкального искусства стал убойным аргументом нашего старшины перед вышестоящим начальством в пользу оставления меня в музыке.

Из нашего оркестра в Безенчук перевели только моего спарринг-партнера и другого проштрафившегося бойца. Про первого я впоследствии слышал, что он продолжил службу в похоронной команде, что позволило ему благополучно вернуться из армии и сойти сума. Про второго поговаривали, что он загремел в дизбат и больше ничего.

Незаметно пришла долгожданная весна моей демобилизации. Перед последним концертом оркестра с моим участием, когда музыканты уже сидели по группам и ждали начала, с характерной ему офицерской выправкой вошел наш майор. После команды старшины: «Оркестр смирно!» – майор обратился ко мне по имени-отчеству. Все замерли в оцепенении. Что-то вселенское читалось в повисшей тишине. Казалось, неосмотрительно рано проснувшиеся I армейские мухи, после долгой зимы, перестали жужжать. Чтобы меня на «Вы»! Все бы менее удивились, если бы он воткнул мне дирижерскую палочку в глаз на закате моей службы.

– Я Вам предлагаю контрактную службу, – чеканя слова, подчеркивая этим официальность предложения, произнес дирижер.

Мне показалось это таким же трогательным, как в детстве, когда дед, смешно задрав ногу, показывал мне под каким углом, в каком месте и что расположено у девочек.

Через несколько дней я получил свои документы в штабе с печатями и подписями о том, что родине на тот момент все долги мною были отданы.

Я восстановился на эстрадном отделении Училища искусств и зажил гражданской жизнью.

Я был молод, привлекателен и в будущее смотрел бодро. Дальнейшее мое существование мне представлялось беззаботным и праздничным. И ведь так оно и было!

В Училище я был местечковой звездой. Лекции я практически не посещал, в совершенстве овладев приемами отлынивания в армии. Думаю, мой многоопытный служивый читатель не станет возражать против утверждения, что армейский «сачок» десяти гражданских стоит.

Мне все прощалось еще и за то, что я играл на всех отчетных концертах эстрадного отделения Училища искусств и делал это с легкостью и удовольствием.

Еще в бытность службы в оркестре нам с коллегой по ресторанной работе, пианистом Мишей, понадобилась в компанию певица. Не мудрствуя лукаво, я пришел в Училище и спросил у друзей, не поступил ли на отделение кто-нибудь интересный…

Девочка, которую мне рекомендовали, поступила в этом году на вокал, сразу на второй курс. Несмотря на очевидную талантливость, никто тогда не думал предполагать в ней певицу, которая совсем скоро будет собирать многотысячные стадионы. Кроме нее. Я же в тот момент видел перед собой волчонка, в джинсах, маленького роста, со всклоченными волосами.

На мой короткий простой вопрос: «Пойдешь работать в кабак?» – я получил не менее простой и короткий утвердительный ответ.

На скорую руку мы слепили программу и через некоторое время работали уже в трио.

Так певица Земфира вышла к первому своему микрофону на профессиональной сцене.

Напомню моему смутившемуся читателю: профессиональная музыкальная сцена – это то место, где работают профессиональные музыканты. Профессия подразумевает зарабатывание денег. Деньги мы там зарабатывали, в дипломах о получении специальности было написано «музыкант», поэтому я называю это профессиональной сценой.

В начале выступления мы с Мишей играли вдвоем. Во втором отделении появлялась Земфира и пела свои восемь песен. Позволю себе вспомнить еще одну трогательную сцену, которой я был неоднократным свидетелем и невольным участником. Когда она выходила петь песню, в которой я не играл, она просила меня просто выйти постоять с ней рядом.

Очень скоро наш репертуар расширился. Земфира самообучалась очень быстро и, повздорив с Мишей, вскоре сама села за клавиши. Так мы остались в оркестре вдвоем.

Я не пожалел, что позвал петь именно ее, хотя наши характеры были как будто специально подобраны по принципу несовместимости. И тем не менее мы проработали вместе, уже вдвоем, I четыре года. Она играла на клавишных и пела, я играл на саксофоне. Про нас говорили: «Нашла коса на камень». Лично у меня было устойчивое ощущение, что я отрабатываю с ней какую-то кармическую программу. Психиатр посредственного профессионального уровня мог бы с блеском защитить диссертацию на тему: «Антиподы в искусстве – правда или вымысел», на нашем дуэте.

Надо сказать, что рестораны, в которых мы работали, не являлись «кабаками» в прямом и понятном в постсоветское время смысле. Наш репертуар заметно отличался от того, который можно было слышать в других ресторанах. Блатных песен мы не исполняли. У нас звучали джазовые стандарты, соул и те отечественные песни, которые лично для нас представляли музыкальный интерес. Нам часто завидовали – мы играли в лучших, самых дорогих заведениях города и по тем временам неплохо зарабатывали.