Ануш Варданян - Мой папа-сапожник и дон Корлеоне

Карапет удивился.

– Хачатур?

Отец широко улыбался.

– Хачик. Не с ума ли ты спятил, – прошипела моя мать. – Что ты делаешь, Хачик? Позоришь нас, да и только.

Папа спокойно продолжал свое дело.

– Люся. Народ велел наливать по-божески. А ведь Господь не всем одинаково отпускает: одному он дает много, другому мало, третьему – еще меньше. Я так и делаю. Как Бог дает, так и я разливаю.

– Хачик, но ты не Бог, – прошептала Люся.

Ее взгляд молил о пощаде. Не все и не в любую минуту готовы услышать что-нибудь в духе: «Дорогая, я хоть и не Бог, и даже не его правая рука, но, кстати сказать, перчатка на его руке, рад познакомиться». Мама посмотрела на мужа глазами полными печали и тайной надежды. Может быть, пронесет?

– Люся, поговорим позже, – ответил папа, и Люся, его законная супруга, поняла – нет, все так, как, щемя, подсказывало сердце. Ее муж теперь совсем другой человек. Это не сапожник Хачик. Это новый мужчина, который не принадлежит себе самому и уж тем более не ей. Перед ней мужчина, над которым взяла власть его дорога.

– Да, конечно, – только и ответила мама. – Конечно, поговорим.

– Хачатур? – снова спросил хромой сосед. – Разве дело это?

– Но вы все ответили – по-божески.

Папа улыбнулся и поставил кувшин на стол. А Карапет немного даже растерялся, так была открыта папина улыбка. И не было в ней ни подтекста, ни лукавства.

– Это просто так говорят. Люди говорят, поступаем по-божески, – развел руками Карапет.

– Просто так никто ничего не говорит. Человек сам и добровольно – раб своей судьбы, а слова – это его оковы. Может быть, люди добрые, все-таки будем по справедливости?

– Согласны, согласны, – заголосили гости. – Наливай по справедливости.

И всем налили снова. Ропот перешел в смех, у гостей отлегло, а папа впал в задумчивость.

– Что-то снова не так? – осторожно спросил Карапет.

– Ах, если бы ко всем по справедливости, нас бы тут никого не осталось, – прошептал папаша – сапожник, не читавший никогда ни Достоевского, ни Честертона.

Мама сидела рядышком, с тревогой поглядывала на мужа. Он не пил, почти ничего не съел и не вымолвил ни единого слова. Она ломала пальцами сухие хлеба, а он иногда брал с блюда яблоко или гранат, нюхал его и оставлял. Под конец вечера Карапет подошел к отцу и подсел к нему.

– Хачик, ты вообще-то хорошо говорил. Просто неожиданно как-то. Но, вообще, хорошо.

– А что толку, Карапет. Меня никто не услышал.

Карапет обнял за плечи соседа на правах вновь обретенного приятеля.

– Слушай, Хачик. Хочу тебе сказать, если тебе нужны будут верные люди, то знай, я всегда готов.

Отец хотел сделать вид, что не понял, о чем это толкует сосед, и даже на всякий случай спросил:

– Ты это о чем?

Но это так, на всякий случай он спросил. А на деле-то знал Хачатур Сергеевич, что Карапетовыми устами с ним говорит Господь. И говорит буквально следующее:

– Хачатур! Что в переводе на русский означает дающий крест. Сын мой! Ты уже вырос до того, что люди тебя уважают. А уважаемый человек должен и выглядеть уважаемо. Почему один ходишь? К чему маешься? Собери единомышленников и иди ровной широкой дорогой смело и без остановок.

Карапет терпеливо ждал ответа. Папа молчал, потому что вдруг услышал и другой, адский голос, лукаво перефразирующий мысль Карапета:

– А вдруг Карапет подводит тебя под монастырь?

– Изыди, Сатана, – буркнул папа.

Карапет удивленно вскинул бровь.

– Я не тебе, братишка, – успокоил его Хачик.

– Интересно. И часто ты сам с собой разговариваешь?

– Да я не с собой.

– Хочу, Хачик, понять для себя, кто ты? Клоун, как думают большинство наших односельчан, или мудрец, как думаю я? – Карапет начал издалека, но попал точно в цель.

– Я сапожник.

Искреннее простодушие отца стало злить соседа.

– Сапожник, согласен. Но какие у тебя планы? Что ты думаешь о будущем?

– Цех открою.

– Трудно.

– Кто говорит, что легко?

– Милиция, ОБХСС, председатель колхоза.

– А он при чем?

– Ты же расширяться будешь. А значит, людей набирать будешь, а значит, с полей заберешь. Если платить будешь чуть больше, чем крестьянам за трудодни дают, люди к тебе валом повалят. Председатель рассердится.

– Послушай, но я же не собираюсь строить обувную фабрику.

– Кто знает?

– Мне нужно всего лишь несколько обученных обувному делу человек.

– Чем больше, тем лучше.

– И место.

– Само собой.

– А место у меня есть.

– Сарай?

– Сарай.

Сарай был камнем преткновения, а вернее приграничной недвижимостью. Он был распростерт по обеим сторонам небольшого оврага, сначала как мост между соседями, а затем, после того как соседи стали враждовать, блокпостом. По сути это являлось общей собственностью, но она нигде не значилась. Мост, заваленный хламом, или сарай на пустом месте, или овраг с выросшей над ним пирамидой камней.

– Бери и мою половину, – великодушно позволил Карапет.

Отец, наученный прочитанными страницами о крестном отце, промолчал. Кто много говорит, тот не глубоко думает.

– Бери. Тебе это не будет стоить ничего, – настаивал сосед.

– Так не бывает.

– Хачик, только не подумай, что я думаю о корысти. Я не думаю. Я вообще ни о чем не думаю.

– Это плохо, дорогой.

Отец задумчиво посмотрел на соседа.

– У тебя наследник, думай о будущем, – сказал он. Сказал и пошел к маме.

Карапет остался стоять и думать, что означали слова соседа. Это была угроза, совет или просто дежурные фразы?

Думай о будущем…

Вся деревня говорила о странностях в поведении Хачика Бовяна. И люди были правы. Говорили, у Бовяна завелись деньги, и тут не соврали. Он купил кожи, сапожные машины, люди? Люди сказали, что Бовян Хачик задумал осуществить переворот в жизни своей семьи. И Карапет верил этому.

Вообще, когда у нас в народе ходят слухи, нужно покориться им. Мы – немногочисленный, но очень любопытный народ. Мы принимаем все очень близко к сердцу. Своей мы ощущаем не только боль земляка, своей мы ощущаем также и его радость, его семейные перипетии и его долги. Это наше дело, когда Гаго не может отдать Сако вовремя деньги. Это наше дело, когда у сослуживца дальнего родственника появляется любовница. Здоровье знакомых нас тоже очень волнует. Когда настоящий армянин узнает, чем лечат его соседа, он немедленно подозревает заговор врачей. Он тут же вспоминает, что отец сестры жены его крестного служит в какой-то больнице по хозяйственной части. И нужно обратиться к нему за помощью. И вот уже несчастного поднимают с одной больничной койки и за большие деньги перевозят в другой госпиталь. Там оказывается, что профиль данного лечебного учреждения совершенно не соответствует заболеванию, но тайфун ведь остановить невозможно. Чтобы не ударить лицом в мерзкую грязь невыполненных обещаний, доброхот платит свои деньги, чтобы его «лучшему другу», «самому близкому человеку на свете», «парню, равных которому еще не рождала армянская земля», чтобы этому человеку оказали почет, уход и самое лучшее лечение. Очень скоро оказывается, что стоит все это немало, и сосед начинает соседа ненавидеть. Но, слава Богу, все как-то очень быстро приходит в норму – подшефный либо быстро излечивается, либо в одночасье умирает, очевидно, от интенсивности терапии.