Борис Шапиро-Тулин - История одной большой любви, или Бобруйск forever (сборник)

– Это грустная история, – сказал наставник. – Я пишу сценарий фильма о последних днях Ильича и вот раскопал. – Он взял в руки книгу и открыл ее в том месте, где была закладка из сложенного пополам листа писчей бумаги. – Стихотворение «Сон», одно из последних, написано незадолго до дуэли, – и начал читать нараспев: – «В полдневный жар в долине Дагестана с свинцом в груди лежал недвижим я…» – потом захлопнул книгу и положил ее на место. – Саша лучше прочтет, – сказал он.

Митя постеснялся спросить, кто такой Саша. Наверное, подумал он, актер, которого утвердили на роль вождя.

– Я знаю этот стих, – сказал Митя и продолжил начатое: – Глубокая еще дымилась рана, по капле кровь точилася моя… Но при чем здесь Ленин? – спросил он.

– Видишь ли, – подойдя вплотную к Мите, доверительно сообщил наставник, – Владимир Ильич любил это стихотворение, а незадолго до смерти прочел его наизусть и после этого ни с кем уже не общался, интеллект его умер, хотя жизнь еще продолжалась, врачи смогли продлить ее практически на две недели.

– Когда это произошло? – спросил Митя.

Наставник полез в свои записи.

– 7 января, – сказал он, а потом внимательно посмотрел на Митю, словно хотел уличить его в каком-то подлоге.

Теперь Митя понял, почему на тумбочке в больнице у Марии Францевны лежал томик Лермонтова, а еще догадался, какое именно стихотворение читала она перед тем, как уйти из этого мира. Но это были еще не все чудеса, случившиеся в тот воскресный день.

– Ты в команде, – сказал наставник перед тем, как они попрощались, – и у меня к тебе просьба. Отвези, будь добр, приглашение на закрытый прогон моей пьесы. – Он сунул Мите какой-то затейливый конверт, затем подошел к машинке, вставил лист бумаги и ловко всеми десятью пальцами напечатал адрес и фамилию того, кому это приглашение предназначалось. – Слава богу, это последнее, – произнес он, провожая Митю по длинному коридору к двери, – по остальным адресам твои будущие коллеги уже побывали.

– Команда, коллеги, команда, коллеги, – повторял про себя Митя, сбегая по лестнице. Ему нравились эти слова, нравился наставник, нравилась улица, на которую он, не сбавляя скорости, выскочил из подъезда – теперь она была к нему дружелюбна и внушала надежду, – нравилась даже погода, несмотря на ветер, который все крепчал и грозил нагнать дождливые облака. Он вынул из кармана листок с адресом и прочитал: Ленинский проспект, дом 7. Ехать оказалось недалеко. Он сел в полупустой троллейбус и стал оглядываться по сторонам. Обычно Митя этого не делал, каждую свою поездку он старался использовать для придумывания сюжета какого-нибудь нового рассказа, а потому, как правило, был углублен в себя и почти не замечал тех, кто находился рядом. И все же сегодня ему хотелось каких-то радостных, а возможно, даже и ободряющих взглядов, но народу в салоне было мало, и никому не было никакого дела до его желаний. Только одна девушка, устроившаяся на параллельном сиденье, отделенном от Мити узким проходом, оторвала взгляд от книги и посмотрела в его сторону, но по ее взгляду было ясно – ее интересовал не Митя, а то место за окном, около которого притормозил троллейбус. И тут Митя вспомнил слова Эйнштейна, вернее, вторую часть его постулата: жить так, как будто вокруг одни чудеса. Оказалось, он уже целый день жил по этому принципу, и чудеса выплывали откуда-то из небытия, обретали свой цвет и свою форму, и всего-то надо было не разминуться с ними, не пройти мимо, довериться происходящему – девушка в воскресном московском троллейбусе читала Лермонтова. На коленях у нее был томик его стихов. Тот самый. Зеленый.

Сошли они на одной остановке около большого девятиэтажного дома, выкрашенного блеклой желтой краской. Девушка, не оглядываясь, прошла вперед и завернула во двор. Митя еще раз сверил адрес – все верно: Ленинский, дом 7. Ого, подумал он, Ленинский, да еще 7, как же он сразу не обратил на это внимания. Митя тоже свернул во двор, нашел нужный подъезд и медленно поднялся по лестнице. Он уже ЗНАЛ, кого встретит за дверью. Ему показалось, что следом за ним также медленно поднимается Михаил Юрьевич Лермонтов, в парадном мундире с золочеными эполетами. Перед дверью они остановились, перевели дух, и Митя позвонил. А еще ему показалось, что невдалеке на лестничной площадке сидел на подоконнике Владимир Ильич Ленин в костюме, голубой рубашке и в галстуке с крупными белыми горошинами. Ленин лукаво, как на портрете в квартире наставника, щурил глаза и одобрительно кивал.

Через два месяца Митя и Маша, так звали девушку из троллейбуса, поженились.

А еще через несколько лет, но тоже в августе, Митя снова оказался в Бобруйске. Он привез сюда книгу своих рассказов, и в городской библиотеке устроили его авторский вечер. На этом вечере он решился и впервые в жизни рассказал историю своей любви, в которой основными персонажами были Мария Францевна, Ленин с его цифрой «7 и зеленый томик стихов Лермонтова. Правда, недоверчивые бобруйчане ему не поверили, они сочли, что это всего лишь сюжет для очередного рассказа.

Накануне отъезда он купил кулек вишен, взял такси и поехал на кладбище. Минская улица, в конце которой, собственно, и находилось это печальное место, за время его отсутствия практически не изменилась: так же по правую сторону в самом конце ее было еврейское кладбище, а по левую – русское. Мощные корабельные сосны росли и там и там – им было абсолютно все равно, кто погребен под их разлапистой сенью. К своему удивлению, Митя легко нашел место, где была похоронена его давняя соседка. Вот только фанерного обелиска на ее могиле уже не было, вместо него стоял серый валун, на котором приделали табличку: «Лиходиевская Мария Францевна 1903–1966, а чуть пониже: «Лиходиевский Венечка 1937–1937».

Митя машинально сложил цифры, написанные на табличке, – число рождения и число смерти у Марии Францевны оказались равными друг другу. Он вспомнил ее слова, что люди с такими цифрами рождаются, чтобы что-то такое перетряхнуть в нашем огромном мире.

«Наверное, это может быть нечто глобальное, – подумал Митя, – а наверное, всего лишь одна человеческая судьба. Кстати, у Венечки Лиходиевского эти цифры тоже совпадали, но в них не было жизни, в них была одна только смерть».

Митя осторожно развернул кулек с вишней и высыпал содержимое рядом с валуном. Через некоторое время сюда подлетел первый воробей, потом еще один, потом целая стайка. Они захлопотали вокруг вишневой горки, стали толкаться, взлетали и снова возвращались. Митя посмотрел на них и подумал, что Марии Францевне это, наверное, понравилось бы.

В один из воскресных дней конца июня, когда Москва вконец обезлюдела от нестерпимого зноя, мы с женой решили проехаться по магазинам в поисках мебели для только что отремонтированного кабинета. В кабинете помимо письменного стола, рабочего кресла и небольшого дивана должен был разместиться компьютер, заменивший мне пишущую машинку. А рядом с ним я хотел поставить настольную лампу, точно такую же, что красовалась когда-то на тумбочке около моей постели. Я запомнил ее с той безмятежной поры детства, проведенного в славном городе Бобруйске, когда все еще было впереди, а мир казался приветливым и уютным.