Борис Шапиро-Тулин - Один счастливый случай, или Бобруйские жизнелюбы

Вообще-то Наум Израилевич Гиршик работал мастером по починке пишущих машинок. Все эти дореволюционные «Ремингтоны» в роскошных корпусах с перламутровой отделкой, трофейные «Ундервуды» с переделанными на русский язык клавишами и появившиеся позднее «Оптимы» в небольших чемоданчиках составляли предмет его непосредственного интереса. Но секрет, которым он обладал – лаборатория, взрыв, космическая пыль, – с пишущими машинками связан не был. Свое происхождение секрет этот вел с тех давних времен, когда в начале 30-х совсем молодой Наум Израилевич Гиршик уехал из нашего города в далекий Харьков обучаться на физико-математическом факультете местного университета. Вскоре он стал любимым учеником профессора, который прославился тем, что рассылал во все научные издания статьи, уличавшие в наглой лжи самого Альберта Эйнштейна. Этот профессор, имя которого Гиршик тщательно скрывал, утверждал, что основатель теории вероятностей, мягко говоря, вводил ученый мир в заблуждение, объявляя скорость света предельной в нашей галактике. Харьковский профессор давно догадался, что есть скорость гораздо выше скорости света. А если вывести при этом соответствующие формулы, то, не выходя за пределы лаборатории, можно получить такую реакцию элементарных частиц, за которой последует взрыв, превращающий наш земной шар в мелкую космическую пыль.

В годы сталинских репрессий ученого, завалившего своими статьями множество научных журналов, расстреляли за ненадобностью. Как, впрочем, могли бы расстрелять и самого Эйнштейна, доказавшего вещи прямо противоположные своему харьковскому оппоненту. Но великий физик счастливо избежал эмиграции в Советский Союз, а, следовательно, денно и нощно работавший конвейер ГУЛАГа никак не мог втянуть его в свои смертоносные жернова.

Словом, судьба распорядилась так, что Альберт Эйнштейн благоразумно скрылся от нацистов в Америке, харьковский профессор пополнил ряды невинно убиенных, а Наум Израилевич Гиршик остался единственным хранителем взрывоопасных формул. Под тяжестью такой ноши он дрогнул и даже пытался выброситься из окна общежития, забыв, что здание это было одноэтажным. Но поскольку он продолжал твердить на разные лады: «Лаборатория, взрыв, космическая пыль», – то вскоре был помещен в местную психиатрическую клинику, что, вполне возможно, спасло ему жизнь.

Дальше в биографии мастера по ремонту пишущих машинок, хранящего страшную тайну, тянулась цепочка сплошных белых пятен. Хотя можно допустить, что инопланетянам, следившим за Гиршиком, по его же утверждению, достаточно давно были известны некоторые весьма любопытные факты, не подлежащие пока широкой огласке.

С Наумом Израилевичем мы познакомились после того, как освободилась одна из квартир на третьем, последнем, этаже нашего дома. Бывший ее владелец по прозвищу Женька-генерал свел счеты с жизнью, бросившись под поезд, а жена его, забрав годовалого сына, уехала навсегда к своей матери в деревню, затерявшуюся где-то на просторах Вологодской области. К тому времени Гиршик был давно и счастливо женат, хотя союз этот на первый взгляд выглядел несколько странно. Его жена Фаина Лазаревна, работавшая медсестрой в поликлинике водного транспорта, была высокой, худой и к тому же малоразговорчивой женщиной, что составляло резкий контраст маленькому, толстому и весьма словоохотливому Гиршику. Стригся Наум Израилевич всегда «под ноль» – привычка, оставшаяся, наверное, со времен харьковской больницы, – отчего на лице его, не украшенном прической, все выглядело как-то чересчур крупно: и глаза, и нос, и губы. Зато тщательно выбритые щеки находились в полной гармонии со светлой рубашкой, темным галстуком и застегнутым на все пуговицы пиджаком, из нагрудного кармана которого всегда торчала длинная с тонкими зубьями расческа.

Естественно, у этой пары было множество разнообразных прозвищ, но почему-то ни одно не устроило взыскательных горожан. И только когда в центральный универмаг завезли партию отлитых из чугуна фигурок, изображавших героев испанского писателя Сервантеса, все сразу встало на свои места: счастливую чету с тех пор стали звать Донкихотка и Санчо Панса. И действительно, если бы у долговязого Рыцаря печального образа сбрить бороду и усы, а вместо приплюснутой каски надеть на голову кокетливую шляпку из черной соломки, то получилась бы вылитая Фаина Лазаревна. Что же касается Санчо Пансы, то ему для полного сходства с Наумом Израилевичем не хватало разве что пиджака, галстука и, пожалуй, велосипеда, на котором Гиршик разъезжал по городу, разыскивая адреса контор, таящих в своих недрах пришедшие в негодность пишущие машинки.

К своему велосипеду Наум Израилевич относился с особым почтением. Он регулярно устраивал ему профилактику, смазывал втулки, подкачивал колеса, а обода и спицы всегда сверкали так, словно только что покинули прилавок магазина. Даже бельевую прищепку, которой он зажимал штанину для того, чтобы ее не втянуло в цепь, Гиршик носил в нагрудном кармане пиджака рядом с расческой и портативной отверткой. Велосипеду этому пришлось сыграть определенную роль в событии, проливавшем свет на взаимоотношения Наума Израилевича с инопланетянами. Но до того, как это произошло, ничего, казалось, не предвещало странной развязки. Единственное, о чем можно говорить с уверенностью, так это о том, что двор наш с переездом сюда семейства Гиршик изменился до неузнаваемости. У Фаины Лазаревны была маниакальная страсть к чистоте. Поэтому несколько раз в месяц в ту сторону двора, где тянулись длинные ряды сараев, выносился по частям агрегат под названием «выварка». Агрегат представлял собой чугунную печку, прилагавшуюся к ней высокую с крутым загибом трубу, из которой тянулась толстая струя дыма, и, наконец, чан, устанавливаемый на печке. В чан заливали несколько ведер воды и размещали в нем простыни, наволочки, носовые платки и прочие достаточно интимные предметы из гардероба аккуратной Фаины Лазаревны.

Агрегат хоть и не был чудом инженерной мысли, но присутствия при себе требовал неукоснительного. Во-первых, надо было периодически подкладывать в топку специальным образом приготовленные чурки. Во-вторых, следить, чтобы вода все время находилась в состоянии кипения. В-третьих, огромной палкой, называемой клюшкой, перемешивать размокшую массу пододеяльников и простынь, что, поверьте, было занятием не для слабых. Процедурой вываривания занимался, естественно, Наум Израилевич. И это были самые долгожданные для нас моменты. Как по дыму над трубой Сикстинской капеллы католики узнавали о выборе нового папы римского, так мы по дыму выварки, подымавшемуся над крышами сараев, узнавали о том, что заботливый муж Фаины Лазаревны приступил к выполнению своих супружеских обязанностей. А то, что эти обязанности заключались исключительно в стирке постельного белья, в этом местные остряки были уверены на все сто.