Анна Бердичевская - КРУК

В подвале Крука Чанов тянул шею через могучее плечо Блюхера, поглядывал в ноутбук, на Паука. Происходило что-то нелепое. Компьютер и Блюхер вели себя как-то не согласованно, то есть каждый занимался своим делом. Блюхер преспокойно работал ложкой в горшке, а его ноутбук совершенно буднично, но как бы и с азартом – играл игру. С легким треском, как из-под руки шулера, карты раскладывались, начиная новую игру, сыпались на зеленое поле в небывалом темпе. И, согласно правилам, начинали выстраиваться в цепочки по мастям – от короля до единицы, то есть туза. И ведь тоже, как у последнего лоха, у компьютера не получалось выиграть! То есть почти никогда… Как же, как же, Чанов помнил эту тоску: вот-вот и сойдется, все к тому… Ан нет! Один, ну полтора процента выигрышей!..

Вот еще какая странность Чанову вспомнилась: даже редкий выигрыш – не радовал. Тогда – зачем? Так убиваться было – зачем?.. Не зачем, а потому что! Это же ПАУК . Он создан для мучительства. Кем создан? Мучителем рода человеческого. Паутина плелась и плелась, глотала секунды, минуты, часы, время проскальзывало, утягивалось в крохотную, как укол паучьего хитинового жальца, черную дырку. Черную, как смерть.

В ноутбуке Василия Василиановича все происходило совсем в другом темпе и скачкообразно. Секунды три – и новая игра предлагалась, и все та же надпись мелькала, подлая, до головной боли знакомая:

Вы действительно хотите начать новую игру?

«НЕ ХОЧУ!» – всякий раз мысленно отвечал Чанов чужому паучку, точно так же, как отвечал когда-то своему. Однако новая игра начиналась, и начиналась, и начиналась… стало быть, кто-то хотел . Но никак не владелец компьютера: Василий Василианович обедал.

– Примерно раз в семь минут… – все же нашел необходимым пояснить Чанову Блюхер, продолжая уплетать жаркое.

– Что в семь минут? – переспросил Чанов.

– Выигрывает.

– Кто?

Блюхер живо перевел взгляд на Чанова и произнес:

– Вот и я не знаю – кто. Вряд ли Бог. Кто-то другой. Пытаюсь его поймать.

– За хвост?.. – догадался Чанов.

– Нет. Полагаю, у него и хвоста нет. – Блюхер, побрякивая и причмокивая, орудовал ложкой в горшке. – Надеюсь, у него есть принцип . Хоть какой-то… Я хочу ухватить его за принцип. Ухвачу – и подвешу паучка на гвоздь теории игр… теории вероятностей… теории функций действительного переменного… теории больших чисел. На нескольких стальных гвоздях распну… и рассмотрю… правда ли у него восемь ног?.. – серые глаза мягкого Блюхера сталью сверкнули из-за очков. – Мне кажется, тогда я, возможно, пойму себя… И даже, быть может, вас, Чанов…

Компьютер меж тем устроил праздник – пасьянс сошелся. Зажглась фраза:

Вы выиграли!!! Нарисованный салют и музычка, немудрящие, детские, возникли на мгновение… и, без передышки, сменились новым раскладом. Игра понеслась дальше, как птица-тройка. Куда? Вперед, в будущее!..

– Простите, господа, что это у вас? Пасьянс? – пророкотал над Блюхером и Чановым низкий голос. Оба обернулись и увидели высокого и худого старика.

Блюхер немедленно поднялся и подал старику руку, будто и его ждал на совещание. Старик пожал его жаркую ладонь и протянул руку Чанову. Было в этом во всем что-то от революционной сходки – в трактире, в подвале… Чанов встал.

– Познакомьтесь, Кузьма Андреич, – сказал Василий Василианович, – это Вольф. Поэт из Северной Пальмиры.

Рука у старика была бледной и холодной, но рукопожатие его оказалось твердым и каким-то чуть свысока, значительным. Санкт-Петербургским. Недаром Блюхер сказал «это Вольф», как сказал бы «это Блок». Но совсем по-простому, не по-блоковски приподняв брови, старик смотрел на экран ноутбука.

– Пасьянс «Паук», если не ошибаюсь?.. Все масти… Три колоды… – Затем сосчитал, шевеля губами, столбики карт и поправился: – Две… – Снова задумался было, но, так и не сосчитав, бросил: – Главное – какая скорость! Выигрыш за выигрышем!

– Скорее, проигрыш за проигрышем, – поправил Блюхер.

– Действительно?.. – усомнился старик, продолжая неотрывно смотреть на экран с мельканием карт, почесал седой затылок: – А как же иначе, откуда выигрышам-то взяться!.. Они ведь везде наперечет… – Вольф оглядел молодых людей и подвел предварительный итог: – Гениально! Заставить компьютер играть в «Паука» самого с собой! Кто придумал? Вы? – старик заглянул в глаза Чанову. « Какой, однако, ясноглазый», – подумал Чанов и признался с неожиданным для самого себя сожалением:

– Нет, не я… – и кивнул на Блюхера: – Вот хозяин игры.

– Хорошо сказано, – похвалил Вольф, продолжая смотреть на экран ноутбука. – Издатель и есть хозяин игры.

Чанов повернулся к Блюхеру:

– Так вы издатель?

Он сообразил, что до сих пор не поинтересовался – кто есть кто в доставшейся ему компании. Только Пашенька отважно представился поэтом.

– Хозяин игры – для меня слишком круто, – заметил Блюхер. – Даже и не мечтал.

– А кто выигрывает? – спросил Вольф.

– Компьютер. И проигрывает он же.

– Зачем это ему?

Блюхер покосился на старика и пояснил:

– Программа. Просто программа…

Это слово – программа – взволновало Чанова, какой-то коридор открылся и свет в конце тоннеля. И старик взволновался. Он схватил табуретку, властно втиснулся между Блюхером и Чановым, так что Чанов счел за благо подвинуться за угол стола, чтоб не оказаться прямо напротив угла (семь лет без взаимности – говорила бабушка Тася). Входная дверь выпала из поля обзора, как и экран ноутбука, но Чанову было уже не до входа и входящих, как и не до «Паука». Он разглядывал Вольфа и думал: «Кто же это? Ну, уж точно кто-то , такие случайно не бывают… Порода. И масть… Этот Вольф, конечно, творюга…» Именно так, изредка, но с большим почтением говорил Степан Петрович Хапров об уважаемых им людях – о Льве Толстом, об Андрее Рублеве, об апостоле Павле. Но и о теще-хохлушке, как-то совершенно по-особенному и прекрасно готовившей борщ.

А старик все глядел на экран. Он дождался нового выигрыша, увидел снова победный салютик и ткнул пальцем прямо в дисплей, вызвав легкое неудовольствие Блюхера.

– Я понял! Программа! .. Программа…

Старик рокотал, глядя на экран, но обращался все-таки не к компьютеру и не к его хозяину. Отрываясь от мелькания карт, он заглядывал в глаза Чанову, делясь чувством и мыслью… Подтвердилось: глаза старика были абсолютно, младенчески чисты, так что Чанов испытал какое-то просто блаженство и отчасти гордость, что вот так Вольф смотрит на него. Старик и говорил прежде всего ему, Чанову: